— У всех свои обычаи, — пояснил я. — Впрочем, я, будучи одухотворенным гуманистом и мультикультуристом с либеральными ценностями, не стал навязывать свои обычаи, а принял и этот их порядок, раз для них это нормально и естественно…
— Очень благородно, — сказал он и облизнулся, — весьма даже самоотверженно, я бы сказал. Однако, если смотреть шире, ваше высочество, на самом деле ваш случай не так уж… уникален.
Я заинтересовался.
— А что, есть еще?
Он улыбнулся.
— Мне кажется, вам это понравится меньше. Например, в королевстве Гослиния…
— Ну-ну?
Он сказал с той же улыбочкой:
— Там полиандрия. В этих случаях с детьми в самом деле разбираться сложнее.
— Полиандрия? — переспросил я. — Ах да, Арджуна, Бхимасена, Юдхиштхира и близнецы Накула и Сахадева…
— Ваше высочество?
— Бахвалюсь, — пояснил я, — умничаю, дескать, мне это знакомо. Нет-нет, не по себе, упаси Господи, у меня слишком уж мужское эго собственника, но в одном королевстве, как я читал, пятеро героев женились на девушке по имени Драупади, как говорится в «Махабхарате», но там подробно только о битвах этих братьев с другими такими же умниками, а вот прочие интересности, которые я выискивал в своей подростковости, так и не отыскал… или их было совсем мало. Хотя на каменных барельефах в их дворцах такие подробности, что там даже камни краснели.
Он покачал головой.
— Жаль. Можно было бы ссылаться как на прецедент.
— И мне жаль, — вздохнул я. — Хотя про битвы пандавов и кауравов тоже было интересно.
— Хороший возраст, — согласился он корректно. — Все интересно. И все ново. У этой Драупади дети были?
— Пятеро сыновей, — сообщил я. — Хотя какой от кого… Впрочем, их отцы — братья, так что какая разница?
Он вздохнул.
— Все бы так думали. Мы бы тогда закрыли все юридические школы.
— Святая церковь, — сказал я, — ломает головы, как взять все лучшее из древних обычаев, но в то же время оставить в диком языческом прошлом неприемлемые для цивилизованного человека ритуалы и законы. Но я бы взял некоторых обычаев все-таки побольше, побольше…
— Разумеется, — уточнил он, — только ради сохранения культурных ценностей предков?
Я изумился:
— Ну, а как же? Разве что-то еще можно подумать?
Он замотал головой.
— Нет-нет, что вы, ваше высочество! Сорорат — очень важное и нужное в юридической практике. Все-таки мужчины постоянно гибнут на войнах, а непристроенных женщин остается очень много. Мы должны заботиться обо всех! И, как я понимаю, вы стараетесь…
— Увы, — сказал я со вздохом, — надо бы больше, это же так важно, но всякая мелочь отвлекает: то флот строю, то оборону креплю, то экономику поднимаю…
Он вздохнул, поднялся и отвесил учтивый поклон.
— Ваше высочество! С вашего позволения доложу своему королю о некоторых возможностях насчет помолвки с вашей эльфийской дочерью.
Я наклонил голову.
— Да, пусть поломают головы. Даже если ничего не получится, хотя бы внесут некоторую ясность, что можно, а что как бы нельзя, но все же можно.
После его ухода я направил предписание отправить в Турнедо небольшую армию под началом сэра Будакера. Нужно провести ряд законов, необходимейших для процветания страны и народа, которые намеревался сделать Гиллеберд, но не успел. Так и будет объявлено, чтобы смягчить горькую пилюлю для лордов, остальному же населению будут обещаны льготы и ослабление налогового бремени.
Думаю, Гиллеберд в самом деле хотел бы провести эти реформы. Любой умный король хотел бы, да и дураки тоже, но лорды зорко следят за попытками королей усилиться и пресекают обычно вовремя.
Я это начал успешно здесь, в Сен-Мари, но здесь уперся в ту трудность, которой сам же связал себе руки, объявив, что явился как спаситель и освободитель от гнусных и кровожадных варваров Гандерсгейма, а потом еще и отвратительных пиратов.
С Турнедо проще: это завоеванная территория и завоеванный народ, так что вроде бы могу потуже затягивать гайки, лишь бы не взбунтовались как лорды, так и простолюдины.
Сам, наверное, возглавлю армию, направляемую в Варт Генц. Собранную по такому же принципу, полностью интернациональную и зависимую только от меня, я тем не менее велел называться Ударной и Отборной, Непобедимой и Победоносной, снабдил знаменами поярче и на длинных древках, в головной отряд подберу самых богатых и с конями под красивыми попонами. Жаль, фуражки еще не носят, я бы всех снабдил вообще великанскими, размером с сомбреро, дураки это обожают, а вся армия на дураках только и держится.
Хотя если посмотреть непредвзято, то на дураках вообще мир держится, не только армия. Умные почему-то сидят по углам и шипят, что наверху одни дураки и ничего не умеют, надо вот так и вот эдак, а сами шнурки себе завязать не могут, на собственных соплях поскальзываются, а потом просят дураков, чтобы лечили и вообще заботились, мы же, дескать, умные и потому цвет нации, нами гордиться надо. А что ничего не умеем и ничего не делаем, только критикуем, так это потому, что Господь дал много ума за счет всего остального…
Но если в Турнедо появляюсь в львиной шкуре, то в Варт Генце и Скарляндах надо одевать лисью. Там не враги, а союзники, политика должна быть совершенно иная.
Только результат должен быть тот же.
Утром я проснулся с готовой идей, дескать, в развалинах некой древней церкви найдены три зеркала, через которые святые подвижники общались со своими наставниками. Теперь, дескать, удалось извлечь их из развалин и со всеми предосторожностями везут в столицу.
Возможно, по моей просьбе отец Дитрих хоть и с великой неохотой, но сумел бы организовать церковный ход, чтобы прибытие святых зеркал было встречено всенародным ликованием, и жаль, что эту возможность я упустил еще четыре месяца назад.
Если бы еще уговорить отца Дитриха воспользоваться перемещением с помощью зеркал, то все, этот способ передвижения был бы легализован, однако сон постепенно выветрился из головы, и я понял, что и эта идея, как и вообще почти все, что приходят во сне и кажутся гениальными, просто дурацкая.
Единственные, кого можно допустить к использованию зеркал, это цистерианцы, а то и вовсе один аббат Тибериус, в нем четко видна жилка ученого.
Отец Дитрих как чувствовал, что я о нем думаю, зашел навестить с утра. Теперь чаше он бывает у меня, чем я хожу к нему. Не раз у меня появлялась соблазнительная мысль сделать его государственным секретарем и главой правительства, как частенько и поступали короли с высшими иерархами церкви в своих землях, кардинал Ришелье был не единственным успешным деятелем, но в последний момент меня что-то удерживало.