– Мы тоже пойдем, – сказал Алексей, которого поддержал муж Ольги и, поколебавшись, муж Раи.
– Не надо, я пойду один.
– Не переживайте, – улыбнулась с долей гордости и грусти Наталья, – пусть поговорит, все будет нормально.
Василий позвонил в соседнюю дверь, обитую черным дерматином, потом два раза звонко стукнул в косяк ладонью. Загремел засов, звякнула цепь, дверь открылась. На Василия смотрел полуголый молодой мужик, круглый от жира, заросший черными волосами.
– Чего надо?
– Поговорить, – мирным тоном сказал Василий. – Не могли бы вы слегка уменьшить звук? Уже полдвенадцатого, а за стеной больная старая женщина…
– Вали на… – Волосатый попытался закрыть дверь, но не успел. Василий подставил ногу, щелкнул парня в переносицу и спокойно вошел, не обращая внимания на его закатившиеся глаза.
В обеих комнатах квартиры и на кухне толкались парни и девчата – где пили, где танцевали, пели и целовались, занимались любовью. В одной из комнат орал телевизор, в другой аудиосистема «Сони». На вошедшего никто не обратил внимания, и Василий вынужден был привлечь внимание резким ударом в ладоши; звук при этом получался весьма похожим на выстрел. Двое-трое парней оглянулись, из кухни в прихожую выглянул верзила со всклокоченной шевелюрой, в майке и спортивных штанах, с бутылкой в руке.
– Вы хозяин? – спросил Василий.
– А ты кто такой? – Верзила перевел взгляд на толстяка, сидевшего на полу, глаза его расширились. – Свист, ты что расселся? Кого впустил?
– Кто хозяин? – терпеливо повторил Василий.
– Ну, гля, ты кто? Че влез?
Василий подушечками пальцев мягко коснулся лба верзилы с бутылкой, и тот так же мягко осел на пол, закатывая глаза. Тогда Вася прошел в комнату, выключил телевизор, в другой – аудиосистему, стало тихо.
– Кто хозяин? – спросил он в третий раз.
Поднялся гвалт, крики, кто-то включил телевизор, и тут же заорала магнитола. Но не надолго. Вася выключил аппаратуру, оторвал вилки, с грохотом сбросил со стола пару тарелок. Тишина на этот раз стала более глубокой.
– Кто хозяин? – медленно проговорил Василий в четвертый раз, обводя сузившимися глазами притихшую компанию.
– Ну, я хозяйка. – Из-за спин гуляющих выглянула уже немолодая особа с жидкими крашеными волосами. – А ты чего приперся, посуду бьешь?
– Мил, чего этому козлу надо? – вылез вперед бугай в футболке, до этого лапавший пухлую девицу в платье-перчатке. – Может, дать по морде и выбросить?
– Соседка небось прислала, – пожала плечами хозяйка. – Они мне уже опостылели своими приколами. Дай ему, Брыль, чтоб не ходил больше права тут качать… – Крашеная Мила, не договорив, вздрогнула от звона еще одной разлетевшейся вдребезги тарелки.
– Слушай меня внимательно, – ровным голосом сказал Василий. – С этого дня в этой квартире не разрешается шуметь после одиннадцати часов вечера… нет, после десяти. Это закон! В случае нарушения закона я обязуюсь привлечь к ответственности каждого, кто…
– Че он мелет?! – изумленно выдохнул мордатый. – Крыша поехала, что ли?!
–..кто забудет о предупреждении, – закончил Василий, успокаивая шагнувшего к нему мордатого.
Все молча смотрели, как здоровяк складывается пополам и падает на грязный пол мордой вниз. Сзади возникло движение, и Василий на полушаге, с разворота, послал ударившего его бутылкой хилого хлопца лицом в телевизор. Телевизор при этом выдержал удар, хлопец нет.
– Хороший аппарат, – хладнокровно похвалил Василий. – Фирма. Слышали все?
– Да я тебя!.. – завизжала хозяйка и отпрянула, замолчав, с открытым ртом, после хлопка-выстрела в ладоши.
– Так я могу быть уверен, что здесь будет тихо? – спросил Василий в пространство.
– Я милицию вызову… – нерешительно проговорила Мила.
– Это было бы как нельзя более кстати. Звоните, я подожду.
По комнате пошел шепоток, стих, потом в двери появился неплохо упакованный молодой человек, не качок, но тренированный и уверенный в себе. К тому же у него был пистолет, вернее, короткоствольный револьвер.
– Сам уйдешь или предпочитаешь, чтобы тебя вынесли?
Василий лениво улыбнулся, разглядывая парня. Ему стало почему-то жаль его, компания тут была для него неподходящая.
– Ты-то как здесь оказался, крутой? Выпить захотелось на халяву?
В глазах парня мелькнула озабоченность, однако на него смотрели смазливые девицы и дружки, и лица терять перед ними он не хотел.
– Не твое дело, козел. Вали отсюда, пока не схлопотал сливу в пузо. Все подтвердят, что ты напал первым.
Вася вздохнул, теряя к парню интерес, незаметным движением кисти бросил гайку – в отличие от Матвея он пользовался ими чаще, чем голышами, – и, ойкнув, молодой человек выронил револьвер из онемевшей руки. Вася в тишине нырнул на пол, в подкате поднял револьвер (девятимиллиметровый «кольт»), высыпал из барабана и ствола патроны, кинул оружие на диван.
– В следующий раз не вытаскивай такие вещи зря.
На пороге он оглянулся: на него смотрели бледные лица полутора десятков парней и девушек разного возраста, не считая пятидесятилетней хозяйки.
– Как насчет моей просьбы?
– Поняли… будет тихо… нормально… – раздались нестройные голоса.
– Ну и отлично, спасибо за теплый прием. – Вася вышел.
В квартире Раисы его ждали возбужденные, рвущиеся в бой мужчины.
– Что так долго? Кто стрелял? Что там произошло? Как они восприняли? – закидали его вопросами женщины.
– Все в порядке, – пожал плечами Василий. – Никто не стрелял, честно, это я хлопнул в ладоши пару раз, чтобы привлечь внимание. Они все поняли, шуметь больше не будут.
– Я же говорила, – повела плечом Наташа, беря друга под руку. – Чао, ребята, до встречи.
В кабине машины она посмотрела на профиль Василия и сказала с дрожью в голосе:
– Ну, ты и даешь, Котов! Как тебе удается утихомиривать такие хамские компании?
– Я был неотразимо красноречив, – рассеянно ответил Вася.
Наталья улыбнулась все той же грустной улыбкой, которая так ей шла.
– Представляю… и все же ты о чем-то думаешь все время. Хочешь уехать?
Василий вздрогнул, хотел сказать ей, что грядет волна перемен, но вместо этого взял руку девушки в свою и поцеловал ее холодные пальцы.
Наутро он поехал в фирму «Черная пантера», чтобы завершить дело с рэкетом соседки, врача санэпиднадзора, аудиенцией с руководством фирмы. Раздвоенности в душе поубавилось, Василий уже не комплексовал, твердо решив «выйти в жизнь» из созданной им «экологической ниши». К тому же ему нравилась формула: «справедливость – мое ремесло», – хотя едва ли он признался бы в этом кому-нибудь из друзей. Кроме Матвея, разумеется.