Проделав обычную процедуру: купание – завтрак – медитативное расслабление с попыткой войти в состояние меоза, – Василий собрал сумку, положив туда все, что могло пригодиться в дальнейшем, в том числе и пять комплектов «тюбетеек» – генераторов защиты от «глушака», остановился на пороге, с грустью окидывая взглядом гостиную. Он знал, что больше сюда не приедет, оттого ощущение вины было острым, как никогда.
На свою беду, Василий был устроен так, что не мог радоваться чему-то один. Ему всегда хотелось поделиться приятными вещами с другими, чтобы родные и близкие, любимые, друзья и приятели радовались вместе с ним, сопереживали и чувствовали то же, что и он. Уезжая из Владимира, он, по сути, бросал Наташу, хотя ничего никогда ей не обещал, и все же…
Поколебавшись, он вырвал из блокнота листок бумаги, написал крупно: «Прости меня! Я приеду», – положил на стол, но еще с минуту боролся с собой, не зная, то ли приписать что-нибудь еще, то ли не оставлять ничего. Все же решил записку оставить. А взявшись за ручку сумки, вдруг почувствовал знакомое покалывание левой ладони, дискомфорт в одежде, будто брюки и рубашка стали ему малы. Это было явное нарушение гармонии мира, и виной этому ощущению были внешние обстоятельства. Так глубокое «я» Котова реагировало на появление опасности.
Василий глянул в дверной глазок и увидел давешних знакомцев, заставлявших Клавдию Новикову подписывать сертификат годности продуктов. Только на сей раз они взяли подкрепление – двух мордоворотов, на крутых плечах которых едва не лопались куртки из модного нынче дилюрекса с черным шелковым отливом. Один поигрывал концом толстой стальной цепи, намотанной на ладонь, у второго из-под мышки торчали нунчаки.
Остальные трое были вооружены, скорее всего, посерьезней и держали руки в карманах брюк.
Как они рано встают, подумал Василий с досадой и открыл дверь.
– Заходите, мужики. Говорят, ранние гости – к теплому лету, а уж если они к тому же незваные – к жаре.
Последовала немая сцена, длившаяся несколько секунд, и оторопевшие гости пошагали в квартиру, сбитые с толку спокойствием хозяина.
– Чему обязан?
– Ты, что ль, лезешь не в свои дела? – пришел в себя мордовороте цепью, наверное старший кодлы. – Работать мешаешь.
– Да кому ж я мешаю? – удивился Василий. – Это вы мешаете.
– Да он это, Влас, – проблеял один из парней, посещавших Клавдию. – Биндюгу руку сломал, приемы знает. Дай ему как следует!
– А может, обойдемся мирными переговорами? – поскучнел Василий.
– Т-ты, с-сука, к-кончай п-прикалываться! – заговорил второй мордоворот, умело выхватывая нунчаки. И Василий понял, что достучаться до остатков разума в головах этих качков можно лишь с помощью дубины. Он мог бы усыпить или покалечить их всех одновременно, в течение одной-двух секунд, но этот урок остался бы никем не понятым, в том числе и руководством фирмы «Черная пантера», и Вася решил разыграть стандартный вариант квартирной потасовки, мимолетно подумав, что Матвей не допустил бы такого развития событий.
– Если у вас есть что сказать – говорите, если нет – дверь открыта. И побыстрее, пожалуйста, я тороплюсь.
– Т-ты, н-недоносок, р-решил, что с-сильно к-кру-той? – Верзила с цепью шагнул вперед, с размаху опустил цепь на голову хозяина. Только головы в этом месте не оказалось.
Василий сделал шаг вправо, принял удар цепью вдоль левой руки, захватил ее вращательным движением кисти, дернул противника на себя и от души врезал ему в лоб открытой ладонью, использовав руку как поршень. Прием так и назывался в русбое – «поршень». Парень с выпученными глазами отлетел к стенке с книгами и уплыл в океан бессознания. Второй амбал в атласной куртке тут же сделал стремительный выпад, вращая нунчаки вполне профессионально, почти не моргая, но падающий нунчак вдруг завис в воздухе, встретив цепь, и оказался в руке хозяина, в то время как второй нунчак вылетел из кулака владельца и со стуком опустился на его переносицу.
Трое оставшихся бандитов проводили глазами с грохотом рухнувшее тело приятеля, перевели взгляды на Василия, спокойно рассматривающего цепь, и бросились на него с ножами. Однако первый тут же получил удар ногой в лицо, едва не сломавший ему челюсть, второй согнулся пополам, заработав удар в пах, а третий, вооруженный посерьезнее – итальянской «береттой», почувствовал страшную боль в плече, будто ему оторвали руку, заорал и потерял сознание.
Василий принес с кухни воды, брызнул на лицо первого качка, пошлепал по щекам второго и, когда они очухались, проговорил с расстановкой:
– Передайте боссу, что испытывать мое терпение – это очень плохой способ самоубийства. На пару дней я съезжу в командировку, а когда вернусь – мы побеседуем с ним на эту тему. Но лучше бы он не ждал этого момента. Все поняли?
– Он т-тебя в п-порошок… – начал было заикатый, на лбу которого лиловела огромная припухлость.
Василий щелкнул его в эту припухлость, парень взвыл, пытаясь отодвинуться.
– К-как п-понял, фраер?
– П-передам…
– Не забудь только – слово в слово. А теперь забирай свою гвардию и топай отсюда, пока я не озверел. Учти, мое терпение имеет пределы.
Команда, посланная молодым и глупым президентом фирмы «Черная пантера» Лаптевым для того, чтобы «проучить» защитника Клавдии Новиковой, убралась восвояси. Вася с грустью оглядел разгром в комнате, но беспорядка оставлять не захотел и потратил около часа на уборку. В десять утра он вышел во двор, бросил сумку с вещами на заднее сиденье машины, завел мотор, однако еще с минуту сидел, ни о чем не думая, – просто сидел и смотрел на окна старой маминой квартиры, выходящие во двор. В голове стоял легкий звон, и Валера Меладзе пел свою знаменитую песню:
Выйду, дому поклонюсь, Молча Богу помолюсь И пойду искать края, Где живет любовь моя…
Отклоняйся от дорог исхоженных, говорил когда-то Пифагор, один из Великих Посвященных, много сделавший для Внутреннего Круга человечества. Но как бы ни хотел следовать этому совету Василий, избравший автомобиль в качестве средства передвижения, он все равно не смог бы миновать шоссе Нижний Новгород – Москва, называемое по-прежнему Горьковским, и саму столицу, потому что эта дорога была кратчайшей от Владимира до Санкт-Петербурга. Зато он вполне смог ощутить прелесть еще одного изречения древнего математика и философа: дует ветер – поклоняйся шуму. В переводе с поэтического на разговорный язык это означало – внимай голосу природы, живи ее ритмом. И Вася около двух часов провел в лесу, дважды съехав с трассы – сначала возле Покрова, а потом в районе Орехова-Зуева. Надышавшись целебным настоем майского леса, повеселевший и полный сил, он доехал до МКАД за два часа с половиной, не считая, конечно, времени, проведенного в лесу.
Почему его вдруг занесло в центр, на Тверскую, он не понял – задумался, анализируя свои ощущения: при въезде в город вдруг показалось, что поток машин накрыла мрачная смрадная туча, хотя солнце светило вовсю, было по-летнему тепло, а сквозь запахи бензина и асфальта пробивались ароматы цветущих трав. Вероятнее всего, так отреагировала на неблагополучную психологическую ауру Москвы нервная система, чутко отзывающаяся на опасность. В общем, как ехал Василий по шоссе, так и ехал, не сворачивая, миновав Энтузиастов, Садовое, Николоямскую, Солянку, Лубянский и Театральный проезды, пока не оказался у памятника Пушкину… где и задержался на полчаса по очень простой и естественной для любого жителя столицы причине: Тверскую в оба конца перекрыли гаишники, чтобы пропустить по Тверскому и Страстному бульварам черную «волгу» с номером А001КК и российским государственным флагом на капоте.