Мрачное состояние Энди прекратилось в 1967 году во время мирового чемпионата. Это был сказочный год, год, когда «Ред Соке» стали победителями. Первое место вместо предсказываемого Лас Вегасом девятого. Когда это случилось – когда команда стала призером Американской лиги – невиданное оживление охватило всю тюрьму. Это была какая-то идиотская радость, странное ощущение, что если ожила безнадежная, казалось бы, команда – то шанс на воскресение есть у всякого. Теперь я едва ли смогу объяснить природу этого чувства, как бывший битломан не объяснит причин своего сумасшествия, когда оно уже прошло. Но тогда все это было вполне доступным и реальным. Всякое радио включалось на волну радиостанции, передающей чемпионат, когда играли «Ред Соке». Жуткое уныние охватило публику, когда в Клевелэнд была пропущена под конец пара мячей, и идиотский взрыв буйного веселья последовал за решающим броском Рико Петросели, который решил исход игры. Затем, после поражения в седьмой игре чемпионата, «Ред Соке» утратили свое магическое воздействие, и заключенные вновь впали в тягостное оцепенение. Подозреваю, как обрадовался этому Нортон. Проклятый сукин сын любил видеть вокруг себя людей с постными лицами, посыпающих головы пеплом, и на дух не переносил счастливых улыбок.
Что касается Энди, ему не было причин унывать. Возможно потому, что он никогда не был бейсбольным фанатом. В любом случае, он сумел поймать то непередаваемое ощущение удачи, которое, казалось, потерял. Энди вытащил свою свободу, как невидимый пиджак, из пыльного шкафа – и примерил вновь…
Я вспоминаю один ясный осенний денек две недели после окончания чемпионата. Возможно, было воскресенье, потому что я помню множество людей, расхаживающих по двору, перекидывающихся мячиком, треплющихся друг с другом о всякой ерунде и заключающих сделки. Другие в это время сидели в зале для посетителей, общаясь с близкими под пристальным взором охранников, рассказывая с серьезным видом совершенно неправдоподобные сказки о своей жизни и радуясь передачам.
Энди сидел на корточках у стены, сжимая в руке подобранные им только что камешки. Лицо он поднял к солнцу и, зажмурившись, впитывал тепло его лучей. В тот день была на редкость ясная погода, это я помню точно.
– Привет, Ред, – окликнул он меня. – Подсаживайся, поговорим.
Я подошел.
– Хочешь? – Он протянул мне парочку тщательно отполированных «тысячелетних сэндвичей».
– Конечно. Чудные вещицы… Спасибо большое тебе.
Энди сменил тему:
– У тебя в следующем году знаменательная дата.
Я кивнул. В будущем году я отмечу тридцатилетие своего поступления в Шоушенк, шестьдесят процентов жизни проведено в тюрьме…
– Думаешь, ты когда-нибудь выйдешь отсюда?
– Разумеется. Когда у меня отрастет длинная седая борода, а старческий маразм разовьется настолько, что я уже не буду осознавать, в тюрьме я или на свободе.
Энди слегка улыбнулся и прищурился на солнце:
– Хорошо.
– Я думаю, в такой чудный денек почему бы не быть хорошему настроению.
Он кивнул, и некоторое время мы молчали.
– Когда я отсюда выйду, – наконец произнес Энди. – я поеду туда, где все время тепло.
Он говорил с такой уверенностью, как будто до освобождения оставалось не больше месяца.
– И ты знаешь, Ред, куда я поеду?
– Понятия не имею, и куда же?
– Зихуатанезо, – ответил Энди, медленно, мягко выговаривая это слово, и оно звучало как музыка. – Недалеко от Мехико. Это маленькое местечко в двадцати милях от тридцать седьмой магистрали. Оно находится в сотне миль к северо-востоку от Акапулко в Тихом океане. Ты знаешь, что говорят мексиканцы о Тихом океане? Я ответил, что не знаю.
– Говорят, у него нет памяти. Именно там я хочу провести остаток своих дней. Ред. В теплом месте, где исчезает память.
Энди забрал в ладонь горсть пыли, и теперь, продолжая говорить, отбирал камешки. Пару раз кварц вспыхнул под солнечными лучами.
– Зихуантанезо. Там у меня будет маленький отель. Шесть домиков вдоль побережья, и еще шесть – чуть по дальше около магистрали. У меня будет парень, который будет возить гостей на рыбалку. А для того, кто поймает самую большую рыбу сезона, будет учрежден приз, и его портрет я повешу в вестибюле. Это будет такое место, где стоит провести свой медовый месяц.
– И где ты собираешься взять денег для этого всего? Финансовые операции?
Он взглянул на меня и улыбнулся:
– В точку. Ред. Временами ты меня просто пугаешь.
– Так вот, слушай, – продолжал Энди, закуривая сигарету. – Когда случается что-нибудь скверное в этом суетном мире, люди делятся на две категории. Предположим, есть маленький домик, уютно обставленный и полный гениальных полотен и всякого антиквариата. И вот хозяин его услышал, что приближается ураган. Один из этих двух типов людей будет надеяться на лучшее. «Ураган свернет с пути, – говорит себе такой человек. – Было бы абсурдно уничтожить этот чудный дом и эти старые картины. Господь не позволит этого… Да если что и случится, все имущество здесь застраховано». Это один сорт людей. А другой пребывает в уверенности, что ураган может идти прямо на него, и тогда разрушит все на своем пути. И даже если прогноз погоды утверждает, что ураган сменил путь, такой человек знает, что в любой момент он может вернуться вновь и сравнять его милый домик с землей. Такие люди отдают себе отчет в том, что стоит надеяться на лучшее, это еще никому не вредило… Но готовиться стоит к худшему.
Я зажег сигарету и спросил:
– Ты хочешь сказать, ты застраховался от неожиданности?
– Да, я подготовился к урагану. Я знаю, как скверно он выглядит. У меня было мало времени, но во все отведенное мне время я действовал. У меня был друг, единственный человек, который остался со мной. Он работал в инвестиционной компании в Портленде. Шесть лет назад он умер.
– Жаль.
– Да. – Энди отбросил окурок. – У нас с Линдой было что-то около четырнадцати тысяч долларов – не много, но кое-что. Однако, черт, мы были молоды и не о чем не думали. Но когда начался ураган, я принялся вытаскивать свои картины в безопасное место. Я продал акции и честно заплатил весь налог, как примерный школьник. Внес в декларацию абсолютно все, ничего не скрыл.
– Они заморозили твой счет?
– Я был обвинен в убийстве, Ред, а не мертв! Невозможно заморозить имущество невинного человека. И слава богу. А это все было еще до того, как меня обвинили в преступлении. У нас с Джимом, тем моим другом, было немного времени. Я все быстро скинул по дешевке. Конечно, много проиграл на этом. Но тогда у меня были другие, гораздо более серьезные поводы для волнения.