– Несчастья? – Голос мой дрогнул. – И что же – я погибну?
Шаманша тихо рассмеялась:
– Ох и насмешил ты меня, мальчишка… Будто смерть – это самое страшное! Смерть – всего лишь часть пути, приятное избавление от мук, принесенных жизнью…
– Ага, я тоже такое слышал, – вставил Грош, что с любопытством разглядывал хозяйкину утварь – брал в руки, вертел, ставил на место. – Да только еще помучиться хотелось бы. Да подольше…
– Здесь многим выпадает именно такая доля, – туманно сказала шаманша. – Может, и тебе доведется почувствовать холод вечной жизни…
– Я бы не прочь, – усмехнулся Грош. – Какая бы ни была жизнь – но если она вечная…
– Замолчи! – шикнул я на приятеля. Уж больно мне не понравились огоньки, сверкнувшие в глазах-щелочках хозяйки. – Простите его, милая женщина.
Хозяйка неприятно хихикнула:
– Сроду меня не называли милой женщиной. И в благодарность за эти слова я исполню ваши желания…
Шаманша приблизилась ко мне, и глаза ее вдруг широко раскрылись, сверкнув желтоватым огнем.
– Ты шел сюда, чтобы увидеть чудесное, то, чего не встретишь в окраинных землях, – сказал она, водя у меня перед глазами морщинистой рукой. – Я покажу тебе чудеса – такие, что никогда не увидишь при жизни…
– Что? – пробормотал я. – Что вы имеете в виду?..
– …а заодно – избавлю от неизбежных несчастий, что ждут тебя здесь. Ведь не их ты искал в Невендааре?..
И прямо в лицо мне сдула с ладони легкую серую пыль.
Я почувствовал, как заволакивается мой взор, всплывают предо мною удивительные картины, такие, что не видел – и никогда не увижу больше.
Потому что умираю.
Сладкой, как мед, смертью…
– Что вы с ним сделали? – долетел до угасающего сознания голос Гроша.
– Это не я, – прошелестел голос шаманши. – Это яд Мортис – убийственный и милосердный. Ты хотел вечной жизни? Что ж, это привилегия нежити. Получи и ты благословение Мортис…
…Когда я очнулся снова, мне уже не было так легко и приятно. Голова гудела, тело ломило, будто меня избило давешним камнепадом…
Единственное, что радовало, – это солнце над головой. Я застонал и заставил себя подняться. По правое плечо высились скалы, по левое – начиналась холмистая равнина, поросшая желтоватой травой. На траве, глядя в небо, задумчиво жуя травинку, растянулся Грош.
– О-о… – простонал я. В голове что-то пульсировало, желудок стремился расстаться с и без того скудным содержимым. – Мне приснился ужасный сон. Будто мы попали в пещеру какой-то шаманши, и она из нас решила мертвяков сделать…
– Хотел бы я, чтобы все это оказалось сном, – проворчал Грош. – Да только во сне не приходилось мне еще таскать полудохлых менестрелей, да еще с бандурой в придачу!
Я напряг память и похолодел от ужаса. Посмотрел на приятеля, словно не веря, что все еще его вижу.
– Чего ты на меня уставился? – лениво спросил тот.
– Она хотела убить нас… – медленно сказал я.
– Точно, – невозмутимо отозвался Грош. – Шаманы – странный народ. Никогда не знаешь, что у них на уме…
– Она отравила нас ядом Мортис, – продолжил я. – Я ведь точно знал, что умираю. Отчего я все еще жив? Странно…
– Ты будто не рад? – усмехнулся Грош. – Ну и меня отравили – да только не до конца, видимо. Я очнулся – тебя схватил и тикать… Хорошо, что хозяйка по делам отлучилась…
Он нервно хихикнул, и я понял, что за его бравадой скрывается самый обыкновенный страх.
– Непонятно… – повторил я. – Если это действительно был яд Мортис – у нас не оставалось ни малейшего шанса. Это один из самых смертельных ядов… Значит, что-то у этой шаманши не вышло…
– Посолить забыла, когда яд готовила, – ехидно предположил Грош.
Я пропустил это мимо ушей, растерянно ощупывая себя, будто все еще не веря в собственное спасение. Рука наткнулась на что-то и сама извлекла из складок одежды маленький предмет.
Зуб дракона.
– Может, это спасло меня? – проговорил я, разглядывая сверкающий жемчугом зуб. – Вроде оберега? Да нет, я ведь все равно потерял чувства…
Грош посмотрел на меня, и улыбка сползла с его физиономии. Он полез за пазуху и извлек небольшой предмет. Сказал задумчиво:
– Оберег, говоришь?
В руках он вертел тот самый гномий амулет с изумрудом посередке. В моих глазах эта небольшая вещица обрела вдруг новое значение, разом перевернув мое отношение к рукотворным предметам.
Это там, на тихих окраинах, вещи имеют простое, раз и навсегда установленное назначение. Коса – чтобы косить, топор – чтобы рубить, драгоценный камень – чтобы украшать перстень лорда.
Здесь же, на просторах Невендаара, никогда нельзя быть уверенным, что предмет, случайно найденный или находящийся в чьих-то руках, не несет в себе скрытую силу. Это и пугало, и заставляло сердце биться чаще, намекая на то, что все здесь насквозь пропитано магией…
– Ты думаешь о том же, о чем и я? – медленно спросил Грош.
– Да, – уверенно сказал я. – Этот амулет уберег тебя от смертельного яда. А заодно и меня – когда ты волок меня на себе от этой милой, гостеприимной женщины…
– Надо же… – произнес Грош, разглядывая амулет. Потом хитро улыбнулся и сказал, пряча вещицу обратно. – Я же говорил – здесь есть чем поживиться!..
– Сдается, ты поживился этим еще до того, как мы ступили на земли Империи, – заметил я.
– Не важно, – отмахнулся Грош. – Главное – набрать побольше таких вот вещиц. Я нутром чую – здесь их полным-полно! А там, за морем, за каждую из них нам щедро отсыплют обычными золотыми. Ей-богу, я согласен на самое обыкновенное, не магическое золото!
– Как-то у тебя легко все получается, – буркнул я. – И пары дней не прошло, как мы здесь, – а уже дважды чуть не распрощались с жизнью…
– Но ведь ты за историями сюда пришел? – рассмеялся Грош. – Вот тебе и истории – можешь сочинять балладу.
Я сел на камень, призадумался. И улыбнулся:
– А ведь ты прав, друг мой Грош! Как я только сам об этом не подумал? А ну, дай-ка мне мою лютню!
С момента своего чудесного спасения из лап зомби и не менее коварной шаманши я несколько переменил отношение к своему приятелю Огюсту по прозвищу Грош. Тогда я впервые понял смысл некоторых строк в героических сагах, где говорилось о настоящей дружбе. Только пройдя испытание смертью, понимаешь ей истинную цену.
Не стоило, впрочем, идеализировать Гроша. Все-таки личность он взбалмошная и вполне себе эгоистичная. Думаю, в том случае им больше двигал страх остаться в одиночестве в этом негостеприимном мире, чем желание прослыть героем. Но я остался жив – и этим все сказано.