Если взрослых старше тридцати еще и трудно было пока встретить в тусовках роллеров, то на модных великах разъезжало теперь полгорода, а по центральному телевидению даже прошел сюжет под названием «Наш маленький Пекин».
У Светки начинало складываться впечатление, что ее передача послужила неким катализатором для всплеска развития местных теле– и радиоканалов. Все они тянули, как могли, свой уровень вверх, у всех росли рейтинги, а Кардинал светился все чаще. И теперь тема Великого Железобетона неизменно вызывала ассоциацию с темой Города вообще.
Впрочем, Кардинал не ограничивался городскими рамками. Развивая идею Железобетона, он теперь путешествовал по области, где уже были заняты его последователями стадионы, большие и маленькие, где даже по бездорожью пытались гонять на роликах и подставлять под аварии сельхозтехнику. На регион с удивлением и даже некоторой завистью посматривали из метрополии.
Безусловно, на все это тратились немалые деньги, рассуждала Светка. Но неужели ЭТИМ путем можно достичь ТОГО результата, который стоял теперь перед ней генеральной линией?.. Хотелось смеяться от нелепости происходящего, но, по сути, ничего смешного-то не было...
Сюжеты о Стае хорошо ложились в общую псевдомистическую картину, однако последние случаи нападения на людей вызывали опасение, что скоро может вмешаться МЧС – «во избежание». Тем более что в больницах теперь лежали достаточно серьезно пострадавшие, в том числе из числа биологов-наблюдателей. Один из них, находясь в полуобморочном состоянии, поведал корреспонденту, как у него на глазах Стая в клочья разорвала и сожрала бомжа. Причем другой бомж с аппетитом присоединился к общему пиршеству... Об этом и подобных ему случаях решили пока открыто не сообщать.
Хм... Решили... Из мэрии позвонили! А уж там и решили, что паники сейчас в городе быть не должно... Почему не должно? А потому что губернаторские выборы на носу – вот почему! А почему ж тогда в области весь этот сюр поощряется? А вот это, Светик, ты должна прекрасно понимать... Ты же умная девочка!
Светка и вправду была умной девочкой. И, конечно же, она все прекрасно понимала.
Уходя с работы домой, она каждый раз машинально оборачивалась на ближайшего соседа их студии – гигантское здание Центрального стадиона, за которым торчала в небо трехсотметровая телебашня. Отсюда стадион казался похожим на распустившийся бетонный цветок, между четырьмя титаническими лепестками которого маняще покачивался острый красно-белый пестик.
О, этот цветок ждал свое циклопическое насекомое, и ждал отнюдь не для опыления тоннами пыльцы, нет. Это был хищный цветок. Он заманивал жертву таинственными огоньками телевышки. Не позавидуешь тому, над кем молниеносно захлопнутся лепестки-башни, хруст чьих костей вперемешку с громо– подобным голодным урчанием будет разноситься из чрева Великого Железобетона...
А пока – всем спать...
Ты один настоящий,
Все остальное, все прочее – сон
Вместо мыслей твоих – горячий,
Тягучий, на теле шипящий,
Саднящий,
Боль приносящий и непроходящий
Железобетон.
Он —
Материал твоей жизни,
Результат твоей любви.
Он у тебя в крови,
Можешь молчать – молчи,
Нет сил молчать – говори,
Все равно он один у тебя внутри,
Не веришь – сердце свое разорви
И смотри,
С каким трудом
Перемешивается твоим сердцем
Он,
Тот, что, из цемента и щебня
Не нами и не для нас сотворен —
Железобетон...
Навязчивый голос из «бум-бокса» не мог помешать сделке. Линк подавил в себе страх и ощущение бесповоротности, когда с каждым шагом вперед путь обратно становится невозможным.
Перед Линком было разложено оружие, и он должен был сделать выбор.
А в самой гуще
Тягучей
Бетонной массы —
То, что отличает твой сон
От сна всей остальной человеческой расы,
То, что отличает железобетон
От дерьма, штампованного для тебя
из пластмассы.
Это —
Простая вещь,
Готовая стать ответом
На тайну, что прячет железобетон где-то
Внутри себя.
Это должно быть и у тебя —
Если ты – настоящий,
А не просто его сон
Или чья-то ночная халтура
Укуренного кретина и шлюхи-дуры.
Внутри у НЕГО – ОНА —
И болезнь у нее одна —
Ржавчина.
Но в ней одной и смысл, и структура
Она – только его и твоя —
Упрятанная
В Железобетон арматура...
Выбор заключался в нескольких «макаровых», «ТТ», «стечкиных» и даже трофейном «парабеллуме», состояние которого, однако, не внушало доверия.
Неизвестный, который так неизвестным и остался, нетерпеливо косился по сторонам, хотя, кроме гаражных стен, ничего увидеть здесь было нельзя.
Осмотрев импровизированную «витрину», Линк решительно взял «стечкина» и, секунду подумав, «ТТ».
– Возьму оба, – сипло выдавил Линк и откашлялся. Неизвестный с сомнением измерил Линка взглядом, но молча принял деньги и принялся складывать оружие в сумку.
– И диск этот можно? – набрался наглости и спросил Линк. Неизвестный, не отрывая взгляда от Линка, извлек из бум-бокса диск и положил поверх коробок с патронами. Затем встал и, не прощаясь, нырнул боком в просвет между гаражами. Последним исчез бум-бокс. Наступила тишина.
Линк вставил диск в плейер (это оказался самописный си-ди-ромовский вариант, да еще и, сто пудов, скачанный с инета – откуда быть в продаже запрещенному Кардиналом диску «Структуры»?).
Линк не любил оружие. И острота желания мести начинала тускнеть... Но когда карманы твоей куртки оттягивают два заряженных пистолета... Тут дело уже не только в мести...
Он всего лишь эпизод бесконечно длинного сна Железобетона... А сюжет этого сна никому не известен. Даже Кардиналу.
Даже самому Спящему.
Случаются же со спящими и страшные сны?..
Следователь долго не появлялся в бункере. Как понял Борис, у него у самого начались проблемы. И сидя над картонной папкой, уже порядком набитой продыроколенными листками, Борис проникался ощущением бездонности ямы, в которую неуклонно съезжал.
Все чаще посещали его малодушные мысли вроде: «Неужели виной всему – одна-единственная идиотская выходка на стадионе, когда появилось на свет это дурацкое выражение – „сны железобетона“? Неужели та нелепая фантазия стала катализатором всей этой грандиозной, неуклюжей и бессмысленной каши, что происходит вокруг него и его друзей?..»
Большинство листков «дела» почему-то было набрано на печатной машинке. Борис с уважением относился к машинописным текстам, ибо в их величественной одноэкземплярности было что-то подлинное, вроде пергамента, что невозможно так просто исправить, отредактировать, скопировать на дискету... Каждая буковка напечатанного на машинке текста обладает индивидуальностью, словно живая. Если уж что-то напечатано на печатной машинке – значит, однозначно, является подлинником, значит, содержит некую истину, которая у автора сомнений уже не вызывает. Ведь печатать можно только уверенно, с усилием колотя по клавишам, не допуская даже возможности опечатки... Это по компьютерной «клаве» можно шлепать безответственно – копм сам выделит красной волнистой линией степень твоей глупости...