Или подумайте вот над этим:
"Говорят, Бинг Кроссби любил рассказывать историю об одном из своих сыновей; когда тому было шесть лет, у него умерла любимая черепашка. Мальчик был безутешен. Чтобы отвлечь его, Бинг предложил устроить черепашке похороны, и сын, который, казалось, утешился лишь слегка, согласился. Они взяли коробку от сигар, тщательно выложили изнутри шелком, снаружи выкрасили в черный цвет и выкопали на заднем дворе яму. Бинг осторожно положил “гроб” в яму, произнес длинную сердечную молитву и спел гимн. К концу службы глаза мальчика горели от печали и возбуждения. Потом Бинг спросил, не хочет ли он в последний раз взглянуть на свою любимицу, прежде чем яму засыплют землей. Мальчик ответил, что хочет, и Бинг приподнял крышку коробки Они благоговейно смотрели на черепашку, и вдруг та пошевелилась Мальчик долго смотрел на нее, потом взглянул на отца и сказал «Давай ее убьем»” [153] .
Дети бесконечно, ненасытно любопытны, и их интересует не только смерть, но и все вокруг – а почему бы и нет? Они подобны людям, впервые севшим смотреть хороший фильм, которому уже тысяча лет. Они хотят узнать сюжет, характер героя, но прежде всего – внутреннюю логику пьесы. Драма ли это? Трагедия? Комедия? Может быть, отъявленный фарс? Они не знают, потому что Сократ, Платон, Кант и Эрик Сигал еще их не научили Когда вам пять лет, вашими гуру являются Санта Клаус и Рональд Макдональд; жизненно важные вопросы – можно ли есть крекеры вниз головой и правда ли, что внутри мячей для гольфа смертельный яд. Когда вам пять лет, вы ищете знания в тех направлениях, которые вам доступны.
В соответствии с темой расскажу собственный случай с дохлой кошкой. Когда мне было девять лет и мы жили в Стратфорде, Коннектикут, два моих приятеля – братья – ниже с улицы нашли окоченевшую дохлую кошку в канаве возле магазина строительных материалов Беррета, который располагался через улицу от пустынной стоянки для машин, где мы играли в бейсбол. Меня пригласили на консультацию, чтобы я поделился своими мыслями о проблеме дохлой кошки. Чрезвычайно интересной проблеме.
Кошка была серая; без сомнения, ее задавила машина. Глаза у нее были полуоткрыты, и мы все обратили внимание, что они как будто покрыты пылью и дорожной грязью. Первый вывод: тому, кто мертв, все равно, попадет ему грязь в глаза или нет (предполагалось, что все выводы, верные для кошек, верны и для детей).
Мы поискали червей.
Никаких червей.
– Может, черви у нее внутри, – с надеждой сказал Чарли. (Чарли – один из тех, кто называл фильм Уильяма Касла “Макбар”; в дождливые дни он все спрашивал, не хочу ли я прийти к ним почитать “кометсы”.) Мы перевернули кошку – палкой, конечно: неизвестно, какие микробы попадут к вам от дохлой кошки. Никаких червей не увидели.
– Может, черви у нее в мозгу, – сказал брат Чарли, Ники; глаза его горели. – Может, черви внутри едят ее моззззг.
– Это невозможно, – возразил я. – Мозг.., запечатан герметично. В него ничего попасть не может.
Они это усвоили.
Мы кружком стояли у дохлой кошки.
Потом Ники неожиданно спросил:
– Если бросить ей на задницу кирпич, из нее польется дерьмо?
Вопрос о посмертной биологии был рассмотрен и подвергнут обсуждению. В конце концов все согласились, что без эксперимента не обойтись. Нашли кирпич. Последовала дискуссия о том, кому бросать кирпич в дохлую кошку. Проблема была решена благородным способом: с помощью считалки. Жребий пал на Ники.
Кирпич был брошен.
Дерьмо из дохлой кошки не полилось.
Вывод номер два: мертвый не выпускает дерьма, если ему на задницу бросить кирпич.
Потом началась игра в бейсбол, и дохлая кошка была на время забыта.
Но шли дни, и исследование дохлой кошки продолжалось; когда я читаю отличное стихотворение Уильяма Уилбура “Сурок”, то всегда вспоминаю дохлую кошку в канаве у магазина строительных материалов Беррета. Несколько дней спустя появились черви, и мы с интересом, смешанным с отвращением и страхом, следили за их пиром.
– Они едят ей глаза, – заметил Томми Эрберт из дома выше По улице. – Смотрите, парни, они едят даже ее глаза.
Потом черви исчезли; кошка усохла, шерсть ее приобрела тусклый неинтересный цвет, стала жесткой и свалялась. Теперь мы приходили гораздо реже. Разложение кошки вступило в менее интересную стадию. И все же у меня выработалась привычка утром по дороге в школу взглянуть на кошку; всего лишь еще одна остановка в пути, часть утреннего ритуала – все равно что провести палкой по забору пустующего дома или бросить несколько камней в пруд.
В конце сентября ураган краем задел Стратфорд. Случилось небольшое наводнение, и когда через два дня вода спала, дохлой кошки не было – ее смыло. Я ее хорошо помню и, наверно, буду помнить всю жизнь: это было мое первое близкое знакомство со смертью. Эта кошка может исчезнуть с карты местности, но не из моего сердца.
Сложный и утонченный фильм требует не менее сложной реакции публики, иными словами, он требует, чтобы его воспринимали по-взрослому. Фильмы ужасов просты и поэтому позволяют нам сохранить детское восприятие смерти; может быть, это не так уж плохо. Я не склонен к романтическому сверхупрощению, которое предполагает, что в детстве мы все видим яснее, но полагаю, что дети смотрят напряженнее. Зелень газона для ребенка – цвет утраченных изумрудов из копей царя Соломона Хаггарда, синева зимнего неба остра, как ледоруб, белизна свежего снега подобна всплеску энергии. А черное.., для детей черное чернее. Гораздо чернее.
И вот окончательная истина фильмов ужасов: они не любят смерть, как думают некоторые; они любят жизнь. Они не прославляют деформацию и уродство, но, показывая их, воспевают здоровье и энергичность. Показывая нам несчастья проклятых, они помогают нам заново открыть маленькие (но никогда не мелочные) радости нашей жизни. Они – пиявки цирюльника для души, только высасывают не плохую кровь, а тревоги.., хотя бы на какое-то время.
Фильм ужасов спрашивает вас, хотите ли вы вблизи взглянуть на дохлую кошку (или на фигуру под простыней, если использовать метафору из моего предисловия к сборнику рассказов).., но не взглядом взрослого человека. Никакой философии, никакой религии, никаких идей о загробной жизни; фильм ужасов предлагает нам увидеть физический аспект смерти. Будем детьми, играющими в патологоанатомов. Может быть, мы соединим руки, встанем кругом и споем песню, которую знаем сердцем: время быстротечно, хорошей жизни нет ни у кого, жизнь коротка, и смерть – это смерть.