Ба снова обняла меня.

– Но источаемый из рук яд не дает им стать полноценными стражами королевы, так ведь?

– Ну... да. Но если не лезть к королевской крови, всегда найдутся желающие женщины.

– При Неблагом Дворе – готова поверить.

Я посмотрела на нее. Ей хватило такта смутиться.

– Прости, Мерри. Это было нехорошо с моей стороны. Прости меня. Мне лучше других следует знать, что нет особого выбора между двумя Дворами.

– Ба, мне пора в отель.

Она проводила меня к двери, держа за талию.

– Будь сегодня осторожной, дитя мое, очень осторожной.

– Буду. – Мы еще постояли секунду-другую, но ничего не могли сказать. Что вообще можно сказать? – Я тебя люблю, Ба.

– А я тебя, деточка.

В красивых карих глазах стояли слезы. Она меня поцеловала тонкими губами, которые всегда касались меня нежнее и ласковее, чем прекрасное лицо моей матери или ее лилейные руки. Горячая слеза Ба коснулась моей щеки. Руки ее еще цеплялись за меня, когда я начала спускаться. Мы оторвались друг от друга, пальцы затрепетали в последнем прикосновении.

Я много раз оглядывалась и видела коричневую фигурку на верхней площадке лестницы. Говорят, что не надо оглядываться, но если не знаешь, что у тебя впереди, что остается, как не оглядываться назад?

Глава 23

Отель обладал очарованием не в большей степени, чем свежеоткрытая пачка бумажных салфеток. Функционально, даже декоративно отчасти, но все равно это был типовой отель со всей его типичностью.

Мы вошли в вестибюль, Баринтус и Гален несли мои чемоданы. У меня была только сумка. Предпочитаю носить оружие с собой. Не то чтобы я рассчитывала выхватить его вовремя, если пистолет и ножи подведут, но просто приятно было ощущать его близость.

Я всего несколько часов была в Сент-Луисе, и уже на мою жизнь – и Галена – было совершено покушение. Не слишком хороший тренд. И он еще круче пошел вниз, когда я увидела, кто сидит в вестибюле.

Барри Дженкинс успел в отель раньше нас. Я заказала номер на имя Мерри Джентри. Этим псевдонимом я в Сент-Луисе никогда не пользовалась. А Дженкинс как-то узнал, что это я. Черт.

Он постарается, чтобы прочие охотники за новостями тоже меня нашли. И тут, что бы я ни сказала, ничего не поможет. Если бы я попросила его не поднимать шума, ему бы это было только в радость.

Гален осторожно тронул меня за руку. Он тоже увидел Дженкинса. Он меня отвел к конторке, будто боялся, как бы я чего не выкинула, потому что что-то читалось на лице Дженкинса, когда он поднялся из уютного кресла, – что-то личное. Он был бы рад меня ранить. То есть не пулей или ножом, но если бы он мог написать что-то, что меня заденет, он бы тут же это с радостью напечатал.

Женщина за конторкой засияла при виде Баринтуса как стоваттная лампа, но он был настроен исключительно по-деловому. В другом настроении я его никогда не видела. Он никогда не флиртовал, никогда не пытался нащупать границы вериг, наложенных на него королевой. Будто просто принял их – и все.

Женщина случайно задела меня рукой, передавая ключ. Передо мной явственно мелькнуло, о чем она думает: Баринтус лежал на белых простынях, и эти переливающиеся волосы раскинуты вокруг него шелковой постелью.

У меня пальцы сжались судорогой – не от самого образа, но от силы вожделения. Я ощутила, как ее тело свело так же, как мой кулак. Она смотрела на Баринтуса голодными глазами, и я заговорила, не задумываясь, чтобы с помощью слов подтвердить и прервать связь с ней:

– Картинка, которую ты составила в уме, где он голый.

Она было стала отпираться, но замолчала, вытаращила глаза, облизала губы, и наконец кивнула.

– Ты не отдала ему должного.

Глаза ее стали еще больше – она таращилась на Баринтуса, стоявшего возле лифтов.

Я все еще воспринимала ее эмоции. Такое иногда бывает – как если поймаешь случайный теле– или радио сигнал. Но у меня полоса узкая: в основном эротические образы. Случайные похотливые картинки и только от людей – никогда ни от кого из фей я такого не принимала. Не знаю почему.

– Хочешь, я его попрошу снять пальто, чтобы ты лучше рассмотрела?

Она вспыхнула, и образ, который она себе представляла, исказился от ее смущения. Разум ее представлял собой неразбериху. Я освободилась от ее мыслей, ее эмоций.

Мне говорил один из старых богов плодородия при Благом Дворе, что умение видеть чужие похотливые представления – полезное средство, когда ищешь жрецов и жриц для своего храма. Людей с сильной похотью можно использовать для церемоний – их сексуальную энергию можно запрячь и усилить несравнимо с другими. Когда-то считалось, что похоть – синоним фертильности. К сожалению, это не так.

Если бы похоть была синонимом размножения, то феи уже заселили бы весь мир, если верить старым историям. Девушка за конторкой была бы страшно разочарована, узнав, что Баринтуе соблюдает целомудрие. Если бы он остановился здесь, в отеле, я бы, может быть, его предупредила. Она на меня произвела впечатление девушки, способной заявиться ночью к нему в номер. Но Баринтус вернется к закату в холм. Тревожиться не о чем.

Дженкинс стоял возле лифтов, прислонившись к стене и ухмыляясь. Он пытался заговорить с Баринтусом и Галеном, пока я не подошла. Баринтус игнорировал его так, как может только божество: просто не замечал, будто голос Дженкинса был жужжанием ничтожной мухи. Это даже не было презрение. Как будто репортер для него просто не существовал.

Этой способности у меня не было, и я ей завидовала.

– А, Мередит, кто бы мог подумать здесь вас встретить!

Дженкинс сумел говорить одновременно и злобно, и радостно.

Я попыталась его не замечать, как Баринтус, но знала, что если сейчас не подойдет лифт, то не выдержу.

– Мерри Джентри, неужто вы ничего лучше не могли придумать? Слово "джентри" было много сотен лет эвфемизмом для фейри.

Может быть, он строил догадки, но я так не думаю. У меня возникла идея. Я повернулась к нему, приветливо улыбаясь:

– Вы в самом деле думаете, что я бы взяла такой очевидный псевдоним, не будь мне глубоко плевать, узнают меня или нет?

На его лице мелькнуло сомнение. Он выпрямился, оказавшись почти рядом со мной.

– То есть вам все равно, если я опубликую ваш псевдоним?

– Барри, мне все равно, что ты будешь публиковать, но я бы сказала, что ты от меня не дальше двух футов. – Я оглядела вестибюль. – Я бы даже сказала, что в этом вестибюле нет никого, кто был бы от меня дальше пятидесяти футов. – Я повернулась к Галену: – Не будешь ли ты так добр попросить девушку за конторкой позвонить в полицию, – я оглянулась на Дженкинса, – и сообщить, что я подвергаюсь приставаниям?