После того как Вито и Энрико ушли, мать обрушила на нее шквал ужасающих слов, которые хлестали подобно кнуту.
– Господи, Рейчел, какая же ты дура! – кричала Арлин. – Неужели у тебя не зародилось ни малейшего подозрения? Разве такой человек, как Вито Фарнесте, заинтересуется восемнадцатилетней школьницей? Вито не тратит свое драгоценное время ни на кого, кто не является супермоделью или кинозвездой! Женщины ползуют у его ног, они образуют очередь, чтобы стать его любовницами! Ты что, не видела, какой он? И не понимала, что он просто не может увлечься тобой? – Арлин трясла дочь за плечи, впиваясь ногтями в кожу. – Он же затащил тебя в постель, чтобы отомстить мне! Он знает, как я пекусь о тебе. Поэтому-то он и решил соблазнить тебя... Он ненавидит меня и способен на все, лишь бы нанести мне удар!
Силой воли Рейчел заставила себя прекратить копаться в прошлом и включила чайник. Она не должна и не будет об этом думать.
«Как я могла пойти к нему и просить жениться на мне? Как я могла?»
Должно быть, у нее помутился рассудок.
«Но я должна была попытаться! Должна!»
Ею двигала непреодолимая сила. Она обязана была так поступить... по крайней мере сделать попытку. У нее в душе два сильных чувства, горе и вина, слились в одно – чувство долга, не подчиниться которому было невозможно.
Она положила пакетик чая в кружку с отбитым краем и налила кипяток. Рука дрожала.
Мать умирает. Она лежит в больнице, а ее тело разрушают раковые клетки. Рак так быстро начал пожирать ее, а химиотерапия и облучение так тяжело переносились, что Рейчел не нужно было видеть вытянутые лица врачей, чтобы понять – Арлин проиграла схватку за жизнь.
Перед глазами возникло лицо матери, когда-то такое красивое, а теперь худое и изможденное болезнью.
Несчастью сопутствовало горькое чувство вины. В годы после той жуткой «римской истории», когда Вито Фарнесте хладнокровно и расчетливо использовал ее как орудие мести против ненавистной соперницы его матери, она почти совсем перестала общаться с Арлин.
Арлин требовала от Энрико заставить Вито жениться на дочери – словно она, желчно думала Рейчел, была обесчещенной и опозоренной викторианской девицей, «погубленной» в глазах окружающих и безо всяких надежд на такую святыню, как обручальное кольцо на пальце.
Конечно же, Энрико не захотел даже слышать напыщенные требования своей любовницы. Но презрительный смех Вито – это еще хуже. Рейчел знала, что им обоим наплевать на то, что незаконная дочка Арлин лишилась девственности, а Арлин носилась с навязчивой идеей: Вито должен жениться на соблазненной им девушке.
В конце концов Рейчел сбежала от матери в Англию, но в школу не вернулась. Она поехала к тетке, с которой мать почти не общалась, но с теткой она не ужилась и нашла работу официантки в одном из кафе Брайтона. Рейчел поклялась, что теперь она больше не будет материально зависеть от Арлин, а значит, и от Энрико Фарнесте. К тому же у нее была более серьезная причина порвать связь с Арлин...
Рейчел не хотела вспоминать и об этом. Слишком много бед.
Она тупо нажимала ложкой на пакетик с чаем, наблюдая, как жидкость приобретает темно-коричневый цвет, и незаметно для себя опять погрузилась в тяжелые мысли.
Ее вина. Разъедающее душу чувство вины, которое накапливалось в течение жизни и становилось невыносимым, толкая ее на дикие, даже безумные поступки. Например, заставить Вито Фарнесте жениться на ней. Чтобы только облегчить матери последние дни.
Она вытащила чайный пакетик из кружки и бросила его в раковину вместе с ложкой. Затем, взяв кружку в обе ладони и тяжело передвигая ноги, вернулась в комнату и подошла к окну.
Сквозь сетчатые занавески был виден переулок, где стояли засиженные мухами мусорные баки, развевались на ветру полуотклеившиеся афиши и валялись выброшенные вещи.
Раньше Рейчел не чувствовала себя виноватой за то, что вычеркнула Арлин из своей жизни. Да и в чем ее вина? Арлин хвасталась тем, что находится на щедром содержании Энрико Фарнесте. Еще подростком Рейчел поняла, что в их отношениях нет ни романтики, ни раскаяния, которые могли бы смягчить этот адюльтер. Им обоим было безразлично, что у Энрико есть жена и что Арлин ведет расточительный образ жизни содержанки.
Рейчел поднесла кружку ко рту и, не ощущая вкуса, маленькими глотками стала пить горячий чай.
Как же она была не права по отношению к Арлин! Но она осознала это слишком поздно, когда мать заболела. Только тогда Рейчел посмотрела на нее совсем другими глазами.
– Я сделала это ради тебя, моя любимая девочка, – шептала мать. Сильные болеутоляющие лекарства затуманили ей разум и в то же время освободили от оков отстраненности, которые она наложила на себя. – Я хотела для тебя того, чего была лишена я! Твой отец не признал тебя и презирал меня! Он смотрел на меня как на маленькую проститутку, с которой можно только спать! Как же я ненавидела его за это! Поэтому ты должна была получить самое лучшее образование, воспитание, общаться с людьми круга твоего отца, чтобы его дражайшая семья никогда не могла презирать тебя! Вот почему я дала тебе его фамилию... хотя и не могла вписать ее в твое свидетельство о рождении. Он знал, что я никогда не стану предъявлять права ни на него самого, ни на его состояние. Он отрекся от нас обеих и, когда разбился на своей проклятой машине, я была рада! Это возмездие за его грех перед нами. Он отказался быть твоим отцом и насмехался надо мной, считая, что я недостаточно хороша для него! – Арлин впилась в руку Рейчел. В ее глазах промелькнула боль. – Почему я всегда была недостаточно хороша для того, чтобы на мне женились? Почему я была хороша только для постели? Энрико никогда не смотрел на меня иначе как на любовницу! Никогда! Я была хороша для секса... и не больше.
Она дышала с трудом, грудь тяжело поднималась и опускалась. Рейчел сидела рядом, и у нее кружилась голова, а мать продолжала исповедоваться:
– Я очень любила Энрико! А он меня не любил. Никогда! Ни одну минуту не любил! Я старалась не показать ему, как я его люблю, потому что тогда он разозлился бы. Подумал бы, что я пытаюсь надавить на него, чтобы он развелся с женой. Но я ведь знала, что он никогда этого не сделает. И не потому, что они оба католики. А потому... – боль и горечь прозвучали в ее голосе, – а потому, что даже будь он свободен, он все равно не женился бы на мне! Я – его любовница и больше никто.
Рейчел смотрела ничего не видящим взглядом в пространство. Ее жгла злоба... злоба за мать. В голове проносились мучительные воспоминания. Мать лежит на больничной кровати: огромные глаза на худом, ссохшемся лице, тело на белых простынях и подушке кажется невесомым, голос тихий и полный страдания, рука сжимает руку Рейчел.
– Я хотела, чтобы ты стала такой женщиной, на которой мужчина женится. Чтобы была хороша не только для секса. Когда Вито тебя соблазнил, я едва не умерла... Он использовал тебя, пытался сделать тебя такой же, какой меня сделал Энрико... – Арлин закрыла глаза, измученная и несчастная. – Мне снился сон. Я видела все как наяву. Мне снилось, что Вито женится на тебе... раз его отец не женился на мне. Я видела тебя невестой... невестой Фарнесте! И у тебя на шее были изумруды Фарнесте! – Мать открыла глаза – они лихорадочно блестели. – Вот почему я их взяла! Они были там, в римской квартире... квартире, куда тебя привел Вито, чтобы превратить в такую же... как я... пригодную только для секса! Я была там, когда у Энрико случился сердечный приступ, а после того как его увезла «Скорая помощь», я его больше не видела. Никогда! Вито приказал, чтобы меня не пускали в больницу. Он не дал мне с ним попрощаться, и я не смогла сказать ему, что люблю его... пусть ему моя любовь и не была нужна. Только мое тело. Но Вито не пустил меня к нему. Он вышвырнул меня из римской квартиры. Я вернулась на виллу и чуть не сошла с ума от страха за Энрико... Когда я звонила в больницу, мне ничего не говорили. Это Вито приказал ничего мне не говорить! Спустя три дня к дому подъехал черный пикап охранной службы, и я была выселена. В дневной газете я прочитала, что Энрико Фарнесте из «Фарнесте Индустриале» умер накануне в Риме. Рядом с ним находились сын и возлюбленная супруга. А я, его «возлюбленная любовница», даже не знала об этом. Не знала, что Энрико умер. Вито меня лишил всего, что связывало меня с Энрико.