Лука неприятно засмеялся:
– Может, мне любопытно, сколько нового ты узнала с того момента, как перебралась на новые пастбища.
– Прекрати, – прошептала Шеннон.
– Ты соблазняла его так же, как обычно соблазняла меня, Шеннон? – поинтересовался он, пронзая ее острым взглядом.
Ты просила его показать тебе какой-нибудь новый способ, чтобы получить желаемое наслаждение?
Рука Шеннон взметнулась, но твердые пальцы Луки вцепились в ее тонкое запястье, остановив руку в сантиметре от его лица.
– Мы оба знаем, что тебе от меня только наслаждение и было нужно, – безжалостно продолжил он, – но неужели ты думала, будто исчерпала все мои возможности? Ошибаешься, любимая. Он поцеловал кончики ее сжатых пальцев. – Например, мы никогда не царапали друг друга. Ты даже не представляешь, какие удовольствия ты упустила.
– Заткнись! – воскликнула Шеннон. Настанет ли конец этим оскорблениям?
Не спуская с Шеннон глаз, Лука привлек ее ближе к себе.
– Я до сих пор не могу забыть тебя, – заговорил он глубоким низким голосом. – Я помню каждое скольжение твоих губ по моему телу, каждое касание твоего чувственного языка. Разве тебя не греет осознание того, что я все еще без ума от тебя, так же как и ты от меня, Шеннон, а?
– Не заблуждайся – я тебя презираю! – зашипела она. – Думаешь, я забыла те унижения, которые испытала, когда ты приписал мне так называемого любовника? Как ты набросился на меня подобно дикому животному? А потом обзывал меня последними словами.
Ее сердце трепетало, но не от желания, а от гнева, который копился два долгих года и теперь вырвался наружу.
– Я же извинился, – сухо сказал Лука.
Неужели? Что-то она не запомнила его извинений!
– То, как ты поступил, было за гранью человеческого разумения. А знаешь, что еще хуже? Ты даже не потрудился выслушать меня. Осудил, признал виновной и выгнал вон.
Ее грудь вздымалась, слова слетали с языка сами собой. – Что ж, я признаю свою вину. Да, я привела другого мужчину в твою постель, Лука, и не могу тебе передать, сколько удовольствия я получила от этого!
– Хватит! – рявкнул он.
Действительно, хватит. Шеннон освободила свою руку и, пошатываясь, отошла к стеклянной двери. Зачем она солгала? Почему всегда говорит ему то, что он хочет услышать?
В подсобке воцарилась гробовая тишина.
Сердце Шеннон разрывалось от боли.
– Ну что, теперь я заслужила право уехать? спросила она слабым голосом.
Вместо ответа Лука повернулся и вышел.
Шеннон почувствовала странное облегчение.
Переведя дух, она подняла сумки и последовала за ним.
Но когда вошла на кухню, она уже знала, что ничего не выиграла: Лука и не думал ее отпускать. Напротив, он решил играть роль гостеприимного хозяина, поскольку стоял у раковины и наполнял чайник. Его пальто исчезло, так же как пиджак и галстук.
– Снимай пальто, положи сумки, – сказал он, не поворачиваясь.
– Лука, ради всего святого! – взмолилась Шеннон. – Просто позволь мне уйти отсюда. Я сниму номер в гостинице.
– Чай или кофе? – все, что услышала она в ответ.
– Неужели ты не понимаешь? Я просто не могу остаться в этой квартире с тобой!
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Ты бесчувственное чудовище.
– Чай или кофе? – снова повторил он.
– О, на твое усмотрение, – вздохнула она и, сдавшись, опустилась на стул возле кухонного стола, бросила свои сумки на пол, затем положила локти на стол и спрятала лицо в ладонях.
Снова наступила тишина, нарушаемая только успокаивающим шипением закипающего чайника. Шеннон по-прежнему прятала лицо, а Лука пристально смотрел на нее. Что ж, пусть наслаждается ее поражением, если это поможет ему пережить все, что случилось за последние дни. Ее это больше не волновало. Шеннон хотелось только одного – выпить чаю и затем найти кровать, где она смогла бы заснуть.
Лука стиснул зубы и зло спросил себя: о чем, черт побери, он думал, устроив эту сцену? Почему он, здравомыслящий, умудренный опытом тридцатичетырехлетний мужчина, насмехается над бывшей любовницей? Тем более сейчас, когда на него самого свалилось такое огромное горе!
И Шеннон не просто его бывшая любовница.
Это женщина, которую он любит. Женщина, с которой он мог бы провести вместе остаток жизни.
– Я никогда не спрашивал тебя, кто был тот другой мужчина.
– Что? – Шеннон убрала руки от лица, ее воспаленные глаза смотрели на него так, словно он говорил по-китайски. – Забудь про чай, – добавила она, поднимаясь со стула. – Я устала и хочу отдохнуть.
С этими словами она взяла свои вещи и вышла из кухни.
Лука услышал, как открылась дверь, и мрачная улыбка тронула уголки его рта. Наивная Шеннон думает, будто там находится одна из спален для гостей. Она намеренно выбрала ее, потому что знала, что их старая спальня была в другом конце холла.
Положив ладони на стол, Лука ждал, когда она обнаружит свою ошибку. Действительно, несколькими секундами позже дверь закрылась и шаги Шеннон раздались у следующей комнаты.
Лука не ночевал в их общей спальне с тех пор, как она привела туда другого мужчину.
Следующая дверь, которую она выбрала, тоже захлопнулась с выразительным стуком.
Лука вздохнул. Он, должно быть, спятил, если позволяет себе столь болезненно реагировать на ее присутствие. Все, что их связывало два года назад, должно быть забыто. Так почему же тогда ноет сердце?
Он знал ответ, но скорее ад замерзнет; чем он признает это.
Чайник закипел. Выключив конфорку. Лука оставил чайник на плите и прошел в свою спальню.
С этого момента он будет соблюдать дистанцию, мрачно поклялся себе Лука. Завтра Шеннон переедет в гостиницу. И пока она здесь, во Флоренции, он постарается с ней не встречаться.
Приняв решение, Лука разделся, вошел в примыкающую ванную, включил душ и встал под горячую струю воды, чтобы поскорее снять напряжение, не отпускавшее его в присутствии этой женщины.
Шеннон открыла чемодан, достала шелковую пижаму – короткие штанишки и легкий топ – и замерла, прижимая ее дрожащими пальцами к груди.
Да, она презирает его. Но почему тогда у нее слезы в глазах? Почему она испытала невыносимую боль, когда он вновь затронул давно закрытую ими обоими тему?
Полная невиновность должна была бы принести чувство уверенности в собственной правоте. Только никакой уверенности не было и в помине. Вместо этого Шеннон хотелось разыскать Луку и оказать правду. Только тогда, когда все это закончится, она могла бы обрести душевное спокойствие.