Джип остановился посреди лагеря. Жара становилась невыносимой, из‑за песка, поднятого караваном машин, было трудно дышать. Разминая затекшие ноги, Лили думала, достанет ли у нее сил все это выдержать. Она наклонила голову, на секунду закрыла глаза, облизнула сухие губы. Раз она смогла по собственной воле уйти из башни вчера утром, нет пределов тому, что еще она сможет сделать.
Лондон. Шесть недель спустя
— Поздравляю вас, мисс Александер.
Лили озадаченно посмотрела в улыбающееся лицо доктора. Она ждала объяснений, почему желудочная инфекция, которую она подхватила больше месяца назад в Африке, никак не проходит. Но у доктора Ли был такой вид, словно его пациентка выиграла в лотерею, а не обзавелась каким‑то неприятным и трудноизлечимым тропическим заболеванием.
— Вот результаты анализов. — Он перетасовал желтые листки заключений из лаборатории. — Могу заверить, что вы не больны малярией, желтой лихорадкой, гепатитом, тифом, бешенством и дифтерией.
Лили обреченно вздохнула.
Не то чтобы она стремилась заболеть чем‑то ужасным. Но если бы медицина сказала ей, чем вызвана постоянная усталость и металлический привкус во рту, из‑за которого ей казалось, что она питается исключительно алюминиевыми банками, Лили могла бы принять меры. Начала бы пить лекарства и спать по ночам, вместо того чтобы лежать с открытыми глазами, страдая от приступов жара и тошноты, прогоняя мысли о Тристане Ромеро.
Она встряхнула головой, стараясь сосредоточиться. В последнее время это удавалось ей с трудом.
— Я не понимаю. Если все анализы дали отрицательный результат…
— Не все. Один оказался положительным. Вы беременны, с чем я вас и поздравляю.
Лили показалось, что стены кабинета надвинулись на нее и начали душить. Кровь отлила от лица.
— Вы не планировали? — с беспокойством спросил врач.
Планировала ли она?
Память отбросила Лили обратно на предрассветное озеро, она снова услышала дождь, колыбельную капель, расшивающую жемчужно‑серый пейзаж тонкими серебристыми нитями. Вспомнила, как баюкала Тристана, расслабляя его напряженное тело, в то время как внутри нее незаметно, нежданно зарождалось тайное чудо.
— Но как это могло произойти? — выдавила Лили. — Я п‑принимаю таблетки!
— Увы, моя дорогая, ни один контрацептив не дает стопроцентной гарантии. К тому же ваше африканское недомогание могло снизить эффективность препарата. Но срок еще совсем небольшой, есть время… рассмотреть другие возможности.
Лили, которая неуклюже поднялась на ноги, покачнулась и вцепилась в спинку кресла, как только смысл сказанного доктором дошел до ее онемевшего мозга.
— Подумайте, обсудите это с вашим партнером, — сказал доктор Ли нейтральным тоном профессионала. — Как только примете решение, дайте мне знать.
— У меня нет партнера. — Лили покачала головой. — Он не мой… Он не будет…
Она застыла на полуфразе, пытаясь сообразить, как описать постороннему человеку суть своих несуществующих отношений с Тристаном Ромеро и не показаться при этом дешевой шлюшкой. «Я едва знаю его. У меня нет номера его телефона, и он ясно дал понять, что не расположен встречаться со мной снова».
Ох, господи, может, она и была дешевой шлюшкой. Лили вспомнила, с какой голодной страстью толкнула Тристана на расчерченную лунными лучами постель и взяла его мужское орудие в рот, вспомнила разочарование, пронзившее ее как молния, когда он отказался продолжать без контрацептивов. В отчаянии Лили готова была сказать что угодно, лишь бы убедить его, что секс с ней абсолютно безопасен.
— Он здесь ни при чем. — Она так сжала спинку кресла, что костяшки пальцев побелели. — Это только мой ребенок, и я его сохраню.
— Вас к телефону, сеньор Ромеро.
Тристан оторвал взгляд от монитора и недовольно посмотрел на секретаршу:
— Бьянка, я же просил, чтобы меня не беспокоили.
— Но это сеньор Монтегю. Я думала, вы захотите поговорить с ним.
Взяв трубку, Тристан развернул кресло к окну с видом на площадь Сан‑Жауме и фасад муниципалитета напротив. Банк Ромеро де Кастелан был одним из старейших в Испании, его центральный офис занимал громадное, неуютное и помпезное здание в самом сердце Барселоны. Солнце покидало кабинеты с высокими потолками и мраморными полами уже в полдень, но это было не единственной причиной постоянного ощущения холода, которое Тристан испытывал, находясь на работе.
— Ты неуловим, — добродушно проворчал Том. — Я оторвал тебя от соблазнения какой‑нибудь невинной пташки из бухгалтерии?
— Ты слишком веришь желтой прессе. Я, представь себе, работал. Как бы фантастично это ни звучало, банки нуждаются в управлении. Бьянке было строжайше запрещено соединять меня с кем‑либо, ума не приложу, как ты ее уговорил.
— Это называется шарм, старик. Им вынуждены пользоваться те из нас, кто не может уложить женщину в постель одним взглядом. А кто из твоих секретарш Бьянка? Брюнетка с декольте, в котором можно потеряться?
— Нет, рыженькая, немного похожая на Софи Лорен. — Тристан невольно усмехнулся. — Но поскольку ты почти женат, это вряд ли имеет значение. Как, кстати, твоя очаровательная не веста?
— Красива, сексуальна, но временно не может думать ни о чем, кроме цветов и свадебных платьев. Мама устраивает праздник в честь помолвки, боюсь, что тебе, как шаферу, придется на нем быть. Сможешь выкроить последнюю субботу в сентябре?
Тристан бросил взгляд на органайзер. Светские рауты в Мадриде и Лиссабоне, деловая встреча в Милане, приглашение друзей провести с ними несколько дней на каком‑то тропическом острове…
— А если я скажу «нет»?
— Тогда мы перенесем наше суаре на октябрь.
Тристан подавил вздох. Он планировал отвертеться от приглашения в замок Стовелл, но понял, что это вряд ли получится.
— Я постараюсь. Но у нас горит сделка, поэтому не могу ничего обещать.
— Как обычно. — Через разделяющие их километры Тристан услышал укоризну в голосе друга. — Ты — чемпион мира по ничего‑не‑обещаниям. В любом случае запиши дату в ежедневник и постарайся явиться, если не найдется более важных дел.
— Перезвоню. — Закончив разговор, Тристан некоторое время задумчиво смотрел на телефон, потому что обиженный голос Тома все еще звучал в его ушах.
Упрек друга был справедлив, разумеется.
Выругавшись, Тристан впечатал кулак в полированное дерево стола, за которым несколько поколений Ромеро аккумулировали власть и приумножали капитал, не считаясь с тем, кого приходилось уничтожать в процессе. Тристан был таким же холодным и безжалостным, как все они, несмотря на попытки хоть как‑то заслужить искупление. Он никогда не питал на свой счет какие‑либо иллюзии. Отливающая голубизной кровь Ромеро слишком загустела от накопившихся грехов и многовековой коррупции. Единственное отличие, скажем, от отца, состояло в том, что Тристан не считал нужным это скрывать.