– Но ты вовсе не обязан на мне жениться, – возразила Мэдлин, а на лице ее уже расплывалась улыбка. Ей вдруг стало так хорошо, тепло и спокойно. Она любима. И, как в прежние времена, настроение мгновенно изменилось. – Буду счастлива стать твоей женой. Это гораздо привлекательнее, чем быть любовницей.
Доминик резко опрокинул ее на спину и склонился над ней.
– Если ты думаешь, что я соглашусь на меньшее, чем брак с тобой, тебе придется еще раз все обдумать! И перестань улыбаться, как… – Глаза его метали искры.
– Как кто? – спросила Мэдлин. Пальцы сладострастно гладили желваки на его щеках.
– Как кошка, которая уже съела сметану.
– Я люблю тебя, Доминик, – проворковала Мэдлин.
– О Боже! – простонал Доминик и закрыл глаза, чтобы не видеть дьявольский блеск ее глаз. – Я, наверное, сумасшедший, раз связался с ведьмой.
– Я люблю тебя, – повторила Мэдлин, притянула к себе его голову и начала целовать сердитое лицо. – Люблю, люблю, люблю тебя.
– Ведьма, – снова пробормотал Доминик. – Я-то думал, новая Мэдлин не склонна к экстравагантным поступкам.
– Не склонна, – подтвердила она, отрываясь от поцелуев.
– Тогда как же назвать сценку, которую ты только что разыграла? Разве это не экстравагантная выходка прежней Мэдлин? – ворчливо осведомился Доминик.
– А кто это – новая Мэдлин? – усмехнулась она.
– О Боже! – Доминик откинулся на подушки. – Не спрашивай. – Он вздохнул. – Новая Мэдлин предана забвению.
– Кто-кто предан забвению?
Доминик снова вздохнул и грустно улыбнулся.
– Она… Я чуть не влюбился в нее. Мэдлин склонилась над ним.
– Лучше влюбись в меня, – предложила она в утешение и поцеловала его, не дожидаясь ответа.
Когда они снова пришли в себя, уже темнело.
– Боже мой, который же час? – Мэдлин вскочила с постели.
– Который час? – лениво откликнулся Доминик. – Зачем тебе это знать? Мы никуда не спешим.
Он протянул руку, чтобы обнять ее.
– Мне нужно домой, – возразила Мэдлин. – Родители беспокоятся. Господи! – воскликнула она в ужасе. – Я же сказала отцу, что уйду на пару часов.
Доминик крепче прижал ее к себе.
– Пусти меня, Дом! – взмолилась она. – Отец будет искать меня, если я…
– Не будет. – Его губы касались ее шеи, руки ласково скользили по телу, заставляя его трепетать. – Я позвонил к вам сразу после того, как ты ушла, и разговаривал с твоим отцом. Сказал, что хочу пригласить тебя пообедать со мной. Они не ждут тебя очень скоро.
– И что он сказал? – с любопытством спросила Мэдлин. Она вспомнила свой разговор с отцом за несколько минут до ухода.
– Он посоветовал мне поостеречься, если я собираюсь обидеть его дочь во второй раз. А я ответил, что не собираюсь ее обижать, а надеюсь убедить, что люблю ее. Потом пригласил его на ленч на следующей неделе, чтобы обсудить возможность финансовой поддержки, в которой он нуждается, и он…
– Подожди, – прервала Мэдлин. – Ты хочешь оказать ему поддержку?
Она вырвалась из его объятий и села. Волосы в беспорядке упали на лицо и плечи, обнаженная грудь светлым пятном выделялась в полутемной комнате. Ни дать ни взять – цыганка.
– Ты сообщил моему отцу, что намерен возобновить ухаживание за мной?
Доминик лениво скользил взглядом по ее телу. Потом посмотрел ей в лицо.
– Я уже пытался ухаживать за тобой, Мэдлин, и не собираюсь снова переживать эти мучения.
– Что ты еще сказал отцу? Сказал, что купил этот дом?
Странно, но ей не хотелось, чтобы кто-то знал об этом. Здесь она чувствовала себя в безопасности, была уверенной в себе, в Доминике. А если посторонние начнут вмешиваться…
– Нет. – Доминик понял, о чем она думает. – Никто об этом не знает. Только ты, я и строители.
Но Мэдлин не могла успокоиться. Высвободившись из его объятий, она встала с постели. С хмурым видом он последовал за ней.
– Мэдлин, – заговорил он, обняв ее. – Я сказал твоему отцу, что по-прежнему люблю тебя и думаю, что и ты любишь меня. Сказал, что не потерплю ничьих вмешательств. Думаю, он понял. Он не стал отговаривать меня. Потом я спросил, нашел ли он кого-то, кто согласен поддержать его последние проекты. Он ответил отрицательно. Тогда я пригласил его на ленч на следующей неделе, чтобы все обсудить. Мы простились по-дружески, хотя и сдержанно. Думаю, он подозревает о наших отношениях.
– Он спросил меня перед уходом, не к тебе ли я иду, – призналась Мэдлин.
– И что ты ответила?
– Ничего. Я не могла лгать, а правду сама не знала. Понимаешь, я чувствовала себя оскорбленной – после ночи в лодочном сарае.
– Прости меня. – Он крепче прижал ее к себе. – У меня были очень благородные намерения. Но когда в моих объятиях оказалась самая прекрасная, самая желанная и очень возбужденная женщина, я перестал владеть собой. Однако воспоминания о прошлом остановили меня, я не стал заниматься с тобой любовью до конца. Я знал: если ты не испытаешь оргазма, тебя это не будет мучить.
– А ты испытал оргазм? Доминик пожал плечами.
– Для меня это было не ново, я мог с этим справиться. И вообще, – он взял ее за подбородок, откинул ее голову и посмотрел в глаза, – я хотел, чтобы ты перестала сдерживаться. Тогда для меня это было важнее, чем получить удовлетворение. Я хотел убедиться, что ты принадлежишь мне. Наблюдал за тобой, чувствовал, что ты откликаешься на мои ласки, постепенно подводил тебя к высшей степени наслаждения.
– А ты не догадывался, что я хотела – мне нужно было видеть и чувствовать, что ты тоже откликаешься на мои ласки?
Доминик покачал головой.
– Я не задумывался об этом, пока ты мне не сказала. А потом мне стало стыдно. Я играл с тобой в любовные игры, как будто тебе было все еще восемнадцать. Но своим презрением ты дала мне понять, насколько моя реакция неадекватна искренности твоих чувств, нашей взаимной любви.
– А что теперь? – Мэдлин уткнулась лицом ему в плечо. Некоторая неопределенность будущего беспокоила их. Столько воды утекло с того часа, когда они пришли сюда сегодня днем, что она и в самом деле не знала, сможет ли теперь дышать другим воздухом.
Доминик словно прочитал ее мысли. Он крепко прижал ее к себе и тихо сказал:
– Знаю, дорогая, знаю.
Она поняла, что он уже все решил, он твердо знает, что им надо делать, как им вести себя. И неважно, что подумают другие.
– Только верь мне, хорошо?
Утро в день Нининой свадьбы было светлым и солнечным. Апрель уходил, отгремев громом, на смену ему во всем великолепии шел май.