Был только один способ получить ответ на все вопросы, и я набрала телефон Ирины.
– Да, – прозвучал нежный голос.
– Ира?
– Нет.
– Позовите ее, пожалуйста.
– Не могу, – ответила незнакомая девушка, – она завтра хоронит мужа, мы ей укол сделали и спать уложили.
– Простите, где упокоят Семена Кузьмича и во сколько прощание?
– В двенадцать дня, Николо-Архангельский крематорий, – ответила девушка и весьма невежливо бросила трубку.
На следующий день, ровно в полдень, я, купив шесть гвоздик, подошла к небольшой площадке возле крематория. Поодаль стояло несколько автобусов с табличкой «Ритуал». Люди здесь толпились кучками. Я оглядела присутствующих. Так, вот тот мужчина с испитым лицом и две старухи явно не к Семену Кузьмичу. Группа встревоженно-молчаливых военных тоже не имеет к нему никакого отношения. Скорей всего, профессора провожает толпа, где много молодых лиц. Я подошла к одной из хорошеньких, румяных девочек и тихо спросила:
– Простите, где можно проститься с Баратянским?
– Еще не пускают, – шепнула она, – вот ждем, гроб уже поставили в ритуальном зале, сейчас пригласят.
Не успела она закончить фразу, как люди зашевелились и цепочкой потянулись внутрь здания. Я вошла последней и вздрогнула. Огромное, от потолка до пола окно, вернее, целая стена из стекла оказалась прямо перед глазами. Взгляд упал на заснеженный лес, уходящий куда-то вдаль. Создавалось впечатление, что вы стоите на опушке дремучего бора, а вокруг на многие километры нет ни жилья, ни людей. Тишина в помещении царила абсолютная. Никто из нескольких десятков человек не кашлял, не всхлипывал и, казалось, не шевелился.
Внезапно заиграла тихая музыка, я вздрогнула – «Реквием» Моцарта в очень хорошем исполнении. Произведение со странной, мистической судьбой. Его заказал композитору человек, пожелавший остаться неизвестным. Он заплатил Моцарту за работу и велел выполнить ее к назначенному дню. Но когда «Реквием» был готов, никто за ним не явился. Суеверный Моцарт был очень сильно напуган и несколько дней твердил всем:
– Знаю, это смерть за мной явилась, скоро мне умирать, сам себе «Реквием» написал.
Кстати, он и правда скончался вскоре после этого случая. А его смерть до сих пор будоражит умы: сам ли умер Вольфганг Амадей или его отравил Сальери? «Реквием», пережив своего создателя, остался в сокровищнице мировой культуры. Это щемяще-пронзительное произведение, звуки которого каждый раз вызывают у меня слезы.
В зале раздались всхлипывания. Очевидно, большая часть людей реагировала на печально-торжественную мелодию так же, как и я.
Началось прощание, люди цепочкой шли мимо открытого гроба, кто-то целовал профессора в лоб, кто-то на секунду клал ему руку на голову, кто-то просто крестился. Наконец возле роскошного гроба осталась одна Ирочка, в глухом черном платье и в большой шали того же цвета на голове. Сначала молодая вдова поцеловала мужа в лоб, потом стала вскрикивать: «Папочка, папочка!» – и в конце концов начала медленно оседать на пол.
Из толпы выскочили несколько мужчин, которые подхватили ее.
– Тьфу, – послышался быстрый шепоток, – смотреть противно.
Я осторожно скосила глаза и увидела рядом тощую даму неопределенного возраста, одетую в нечто, напоминающее тулуп.
– Вы о чем? – тихо спросила я.
Дама окинула меня быстрым взглядом.
– Вы им кто? Родственница?
На секунду я растерялась. Сказать «да»? А вдруг она сама какая-нибудь троюродная тетя? Назваться коллегой? Но вполне вероятно, что костлявая особа работала с Семеном Кузьмичом. Решение пришло спонтанно:
– Нет, нет, я абсолютно посторонний человек.
– Чего тогда здесь стоите?
– Я на работе.
– Вы сотрудник крематория?
– Нет, что вы. Служу в газете «Мегаполис», слышали про нее?
– Я подобную дрянь в руки не беру, – отрезала тетка, – пишете всякую чертовщину. Вон в прошлом номере такой маразм поместили: Сталин был «голубой»! Кто у вас столь махровые глупости выдумывает? Да генералиссимус ненавидел гомосексуалистов, при нем в кодексе появилась статья про мужеложество!
Я постаралась сдержать неуместную в данной ситуации улыбку. Если она не читает популярное в народе издание, то откуда знает про содержание последнего номера? Да тетка ханжа! Небось почитывает «Мегаполис» ночью, в кровати, в запертой спальне, а днем резко осуждает остальных за то же занятие.
– Меня прислали от редакции сделать отчет о похоронах, – вздохнула я. – Думали, скандал какой случится. Все-таки развелся с первой супругой, женился на девочке, годящейся ему во внучки. Но все тихо! Зря приехала.
– У вас неверная информация, – процедила тетка сквозь зубы. – Розалия скончалась, а Семен, похотливый, как все мужчины, завел эту, с позволения сказать, супругу. Просто смешно! Совсем с ума сошел на старости лет. А Ирина! Вот актриса! Безутешное горе изображает, а сама рада-радешенька, что муженька нет, теперь она – богатая вдова! У Семена-то много чего было.
– Вы думаете?
– Я, милейшая, работаю на кафедре, которой заведовал Семен Кузьмич, – торжественно заявила дама, – пришла туда аспиранткой и осталась. Уж поверьте, великолепно знала Семена и Розалию. Да если начну вспоминать, такой роман написать можно! Одна история с Евгением дорогого стоит!
– Это кто?
– Сын Розалии и Семена, – ответила «информаторша».
Я удивилась:
– У старика был ребенок? Мне казалось, он умер бездетным.
– Да уж, – покачала головой собеседница. – Чистый Шекспир. Ирина просто жадная кошка, а Розалия была личностью. Я не сумела выполнить ее последнюю волю, ах, какая драма!
– Вы о чем? – заинтересовалась я.
– Так! – загадочно ответила тетка, но я уже схватила ее за руку.
– Пожалуйста, расскажите, «Мегаполис» хорошо платит тем, кто нас информирует. Могу прямо на месте дать пятьсот рублей.
Дама пошевелила губами:
– Ну, зарплата преподавателя невелика, пять сотен мне пригодятся. Знаете что, сейчас все поедут на поминки, их – вот безобразие – устроили в ресторане. Надеюсь, в забегаловке найдется укромный уголок, там и побеседуем. Кстати, меня зовут Светлана Анатольевна.