Но это было не в ее характере, и еще – она не хотела иметь никаких дел с Баратянской. Только сейчас Лена поняла: Розалия Львовна такой же подлый человек, как и ее сын. Она попросту использовала Лену, чтобы добиться для Жени послабления, а когда сын вышел на свободу, мигом забыла о «невестке» и внучке. Впрочем, судьба девочки бабушку никогда не интересовала. Когда Жанночка приходила к маме на работу, Розалия сухо кивала ей: «Добрый день, детка», – и все.
Но не зря говорят, что время лечит. Через какое-то время Лена успокоилась и, окончательно махнув рукой на возможность семейного счастья, ушла с головой в работу. Она почти сумела убедить себя в том, что в ее жизни никогда не было человека по имени Евгений, но тут пришлось вновь его вспомнить. Как-то утром, придя на работу, Лена наткнулась на группу оживленно шушукающихся сотрудниц.
– Что случилось? – насторожилась она.
– Ты не знаешь? – кинулись к ней товарки. – Женя умер, сын Розалии Львовны.
Она узнала от них, что Евгений уехал в Петербург, устроился там на работу, и все было хорошо до вчерашнего вечера, когда, возвращаясь домой, он случайно попал под электричку.
Лена постаралась не заплакать. Никто в библиотеке, кроме Розалии Львовны, не знал об отношениях, связывающих ее и Женю. Лена никогда не откровенничала с коллегами, ничего не рассказывала об отце ребенка.
Весь день она просидела на выдаче как зомби, потом, проведя бессонную ночь, сказала себе: «Что ни делается, все к лучшему. Он для меня давно умер».
Через некоторое время Розалия Львовна, выйдя на работу, собрала коллектив и сказала:
– Вы знаете о постигшем меня несчастье. Очень прошу не задавать никаких вопросов и не выражать соболезнований.
Может, кто из библиотекарш и удивился такому заявлению, но виду не подал, и жизнь в книгохранилище потекла как обычно.
Прошло восемь лет. Лена так и не вышла замуж, Жанночка подрастала и радовала ее. Розалия Львовна и Семен Кузьмич ни разу не поинтересовались судьбой внучки, впрочем, Лена иногда думала, что жена ничего не рассказала профессору, он просто не знал о существовании внучки. Спустя некоторое время у нее с Розалией Львовной даже наладились отношения. Заведующая на всех собраниях подчеркивала высокую профессиональную подготовленность Лены и постоянно говорила:
– После моего ухода лучшей кандидатуры на место начальницы не найти.
Но вскоре размеренная жизнь Лены была опять нарушена.
Ясным январским утром, где-то около одиннадцати, в ее квартире раздался звонок. Лена подумала, что вернулась из школы внезапно заболевшая дочь. Она распахнула дверь и шарахнулась в сторону. На лестничной клетке стоял мужик ужасного вида, одетый в ватник, мятые брюки и жуткие ботинки. В руках он держал серую солдатскую ушанку.
– Вы к кому? – дрожащим голосом осведомилась Лена, как назло вспомнившая вчерашнюю телевизионную передачу о серийных маньяках.
– Не узнала? – улыбнулся дядька, обнажив черные обломки зубов.
– Нет, – покачала головой она.
– Вот оно как, – ухмыльнулось чудовище, – с глаз долой, из сердца вон, а ведь говорила, что любишь.
У Лены начала стремительно уходить земля из-под ног.
– Вы кто? – прошептала она, привалясь к косяку.
– Неужто я так изменился? – щерился беззубой улыбкой мужик.
Ленин взгляд задержался на его глазах цвета ореховой скорлупы. Мужчина продолжал усмехаться. Радужка его глаз стала стремительно темнеть.
– Женя! – воскликнула Лена и обвалилась на пол.
Она очнулась уже дома на диване. Евгений, снявший отвратительный ватник, разгуливал по квартире хозяином.
– Ты жив! – прошептала Лена. – Но почему Розалия Львовна…
Евгений скривился и стал похож на обозленную дворовую собаку.
– Тоже мне, мать называется! Никогда ей этого не прощу, бросила меня в беде, даже пачки сигарет за все годы не прислала…
– Где же ты был? – все еще плохо соображая, спросила Лена.
Женя рассказал, что сидел на зоне, попал туда якобы ни за что – ему приписали воровство.
– Я никаких денег не брал, – утверждал он. – Начальник сам растратил, а свалил на меня.
Лена с недоверием слушала бывшего любовника. А тот все больше входил в раж, размахивая руками:
– Ну прикинь! Я невинно пострадал, а они, отец с матерью, даже помочь мне не захотели. Передали через следователя письмо, типа, ты для нас умер. Уроды! Убить их мало!
Лена молча слушала. Она никогда особенно не любила Розалию Львовну, была обижена на нее, но сейчас от души пожалела заведующую. Это до какого же состояния надо дойти, чтобы объявить своего сына погибшим?
– Мне деваться некуда, – неожиданно зарыдал Женя, – ты единственный близкий человек, помоги, Христа ради, куда же мне идти? Ни денег, ни одежды приличной нет! Не дай погибнуть, у нас ведь ребенок! Я столько лет плакал по ночам, вспоминая дочку!
И вновь Лена простила его, поверила ему, забыв, что он уголовник со стажем, а тюрьма и зона не прибавляют людям благородства.
Через пару месяцев Женя отъелся. Лена купила ему одежду, вытряхнула всю копилку, чтобы он вставил зубы.
В апреле страшный мужик, от которого за версту шибало зоной, превратился в прежнего милого, интеллигентного, улыбчивого Женечку. Он опять начал исчезать из дома, а в июне Женя вовсе пропал, оставил записку: «Вернусь в понедельник». Прошло двенадцать понедельников, на тринадцатый позвонила баба и, рыдая, сообщила:
– Ваш брат сделал мне предложение, а потом взял денег на оплату свадебного ужина и исчез!
Лена опять отдала свои деньги.
Она замолчала, я подождала пару мгновений и тихо спросила:
– Дальше что?
– Ничего, – пожала плечами заведующая.
– Вы больше не виделись?
Она тяжело вздохнула:
– Нет, он иногда появляется и поет все ту же песню: «Ты одна-единственная, любимая, пусти переночевать, дай денег». Правда, был период, довольно длинный, когда он исчез. Я уж подумала: может, и впрямь умер? Но потом объявился снова!
– А вы?
– Я больше не попадаюсь на эту удочку, – мрачно ответила Лена, – был, впрочем, один момент.
– Какой? – насторожилась я.