– Это вы! – невольно воскликнула я, оглядывая норковую шубу библиотекарши, роскошную кожаную сумку и брелок с ключами от «Ауди».
Жанна глянула на меня потемневшими глазами:
– Я.
– …Э… – замялась я, – какая у вас очаровательная девочка, поздравляю.
– Спасибо, – кивнула дочь Лены.
– Похоже, у вас все хорошо?
– Просто отлично, – подтвердила она.
Меня слегка покоробили ее бойкие ответы. А как же мама, как же Лена, погибшая в тюрьме?
– Вы, наверное, вышли замуж, – улыбнулась я.
– Нет!
– Но откуда тогда все это? – вырвалось у меня.
Губы Жанны сжались в нитку, но она весьма любезно ответила:
– Да просто мне повезло. После смерти мамы я стала разбирать бумаги и наткнулась на свое свидетельство о рождении: оказывается, Евгений официально признал меня дочерью! Вот я и подала на наследство, других претендентов не оказалось, все мне и досталось. Моя Машенька, мое золотце, ни в чем не будет нуждаться.
Внезапно мне стало жарко, я сначала посмотрела на дартс, потом в уме всплыла только что сказанная Жанной фраза: «Я стреляю, как Робин Гуд».
– Разве вы не знали о своей метрике, – прошептала я, – ведь у вас в паспорте стоит: Евгения Евгеньевна Баратянская.
– А, – отмахнулась Жанна, – мать говорила, что просто заплатила в загсе и меня так записали. А после ее смерти нашелся официальный документ. Что, следовало отдать деньги нашему государству? Ну уж нет, у меня доченька растет, Машуля, все ей, только ей!
Жанна с нежностью обняла девочку и прижала к себе, на секунду их совершенно одинаковые глаза, ставшие снова цвета ореховой скорлупы, слились у меня в одно пятно.
Мне стало душно. Свитер мгновенно прилип к вспотевшей спине, в магазине словно пропал воздух. Я глянула на дартс. Центр круглой мишени был густо утыкан стрелками.
– Это вы убили их, – прошептала я, – Семена Кузьмича и Ирочку, через окно… Вы великолепно стреляете, и это не Лена, а вы купили винтовку с оптическим прицелом, а скорее взяли ее на время у своего друга-биатлониста. Вам повезло, что в комнате в момент убийства профессора случайно оказался Веня, закрывший окно, и следствие вначале пошло по ложному пути. Вы задумали преступление, когда поняли, что у вас родится дочь. Вы решили обеспечить ее, великолепно зная, что Евгений официально признал вас своей дочерью, понимали, кому достанется наследство. Это вы убили Баратянского, своего отца.
Продавщиц как ветром сдуло, они все исчезли в подсобке.
– Вот почему вы дали мне адрес Евгения, услыхав мой рассказ, – словно зомби, бубнила я, – хотели, чтобы я нашла «самоубийцу». Вот по какой причине велели приехать лишь на следующий день к вечеру, вам требовалось время, чтобы пристрелить отца. Господи, у вас его глаза, следовательно, и его подлая душонка! Бедная Лена! Она-то сразу поняла, кто автор затеи, и изо всех сил пыталась выгородить вас, говорила, что Евгений никогда не признавал дочь… Это Люсеньку он и впрямь не признал дочерью, а вам-то дал свою фамилию. Вот почему Лена покончила с собой буквально сразу после ареста, призналась и повесилась. Она боялась, вдруг во время следствия выяснится что-нибудь не то.
– Осел, – выплюнула Жанна, – из-за чего он меня признал, знаете?
– Да, хотел получить послабление на суде.
– Скунс, сучий скунс, – прошипела она, прижимая к себе девочку.
– Лена взяла на себя ваше преступление, – сказала я, – спасла вас, сделала богатой. Вот почему ее предсмертное письмо было написано печатными буквами. Она боялась, вдруг его сравнят с запиской Жени и поймут, что ее не она писала… И кто же бросил в комнате у трупа перчатку Лены? И еще, вы знали адрес Евгения, следовательно, общались с ним. Наверное, он ближе к старости стал чадолюбивым. Начал давать вам деньги, а вы скрывали это от мамы. Ведь так?
Глаза Жанны стали черными – сплошной зрачок.
– Вы сумасшедшая, – звенящим от напряжения голосом заявила она, – трехнутая идиотка. Да, мне достались средства Баратянских, но по закону. Дело закрыто, убийца мертва. Ничего вы не докажете! Ничего! Абсолютно! И потом, вы хотите лишить Машеньку матери?
Внезапно Жанна приблизила ко мне свое хорошенькое личико. Взгляд огромных блестящих глаз вонзился в меня, как нож в масло.
– Имей в виду, – прошипела она, – я отлично стреляю. Тебе лучше сидеть тихо!
Я отшатнулась.
– Не бойся, – хмыкнула Жанна, – не трону. У меня Машенька растет. Ей нужна нормальная мама, а не зэчка. И потом, все, рассказанное тобой, ложь. Евгения убила моя мать! Так-то, живи себе спокойно! Но помни, начнешь на всех углах глупости говорить…
Она подхватила малышку и, оставив на прилавке груду некупленных вещей, ушла.
Никакой конверт я не приобрела, еле живая приплелась домой и рухнула в кровать, заявив домашним:
– Голова болит.
У меня и впрямь началась мигрень. Я натянула на себя одеяло и сначала затряслась в ознобе, потом мне стало жарко.
– Ты спишь? – раздался шепот.
Я всмотрелась в темноту, у окна стояла Лена, одетая в старомодный костюм. У меня парализовало голосовые связки.
– Послушай, Лампа, – тихо, устало проговорила библиотекарша, – я своей жизнью заплатила за счастье дочери. Не лезь!
– Но она убийца!
– Ты этого не докажешь.
– Но она же тебя подставила, бросила у трупа твою перчатку! Зачем?! Ведь хотела представить дело как самоубийство!
– Она ее просто потеряла, – прошептала Лена.
– Но перчатка-то твоя!
– Это я так сказала, – прозвучал ответ, – я сказала, я сказала… что перчатка моя, моя, моя…
Голос начал удаляться, фигура Лены стала таять.
– Оставь их, умоляю, – долетело из тьмы, – за наследство заплачено моей жизнью!
– Стой, – заорала я, – стой!
– Эй, Лампудель, – раздалось над головой, – тебе плохо?
Я раскрыла глаза и села. У дивана стоял Сережка.
– Тебе плохо? – повторил он.
– Это был сон, – пролепетала я, – сон, Лена мертва, она не могла прийти.