— Ни одна из этих причин не была бы серьезной помехой, если бы ты хотела остаться, Кэтрин, — еле слышно пробормотал Эдуардо. — Скажи мне правду. Эти… эти узы, которые я ощущаю между нами… Неужели ты их не чувствуешь?
Она потупилась.
— И ты еще сомневаешься? Конечно, чувствую. Иначе…
Он схватил ее за локти.
— Иначе ты не сдалась бы так мило на мои поцелуи! Не так ли?
Она молча кивнула, и он медленно привлек ее к себе, так что она припала щекой к его груди, слыша гулкое биение его сердца. Руки Эдуардо сомкнулись вокруг нее, и он прижался лицом к ее волосам, не сдержав протяжного облегченного вздоха.
На крошечной, залитой лунным светом площадке царило безмолвие. Ничто не нарушало безмятежной тишины ночи. Они были одни в этом мире, и ощущение это проникло в кровь чувством восхитительной близости. Поначалу убаюканная теплым покоем его объятий, Кэтрин вдруг настороженно встрепенулась. Она уловила неожиданное напряжение в сильном, мускулистом теле Эдуардо, ощутила волнующее, безошибочное свидетельство его желания — и пульс ее учащенно забился. В страхе и смущении она попыталась отодвинуться, но Эдуардо с легкостью удержал ее. Крепко обняв одной рукой за талию, другой он провел по ее спине, еще теснее прижав к своему телу в тот миг, когда его рот нашел ее.
Их губы слились, и Кэтрин поняла, что она пропала. Ей казалось, что тело ее, мягкое и податливое, стало глиной в руках у скульптора, чьи пальцы сейчас пробегали по ней, изучая каждый изгиб, каждую впадинку, оживляя все, к чему прикасались. Она была зачарована уже знакомой силой его желания, электрическим током пронизывало оно и ее тело, пока Эдуардо с бесконечным наслаждением и искусством подводил ее к такому чувственному возбуждению, которого она никогда не ожидала от себя, а тем более не испытывала. Его уверенные, настойчивые пальцы расстегнули пуговички на ее блузке, мягко раздвинули шелк, обнажив золотистую кожу. Он осторожно потеснил ее вплотную к стене, губы его оторвались от ее рта и пустились в завораживающе-восхитительный путь, чтобы найти занывшие от ожидания груди, и вот они послушно легли в его вдруг задрожавшие ладони. Кэтрин выгнулась, откинув голову назад, когда его рот отыскал твердые, жаждущие соски, так остро отозвавшиеся на ласку его губ и зубов, что она не сдержала резкого, протестующего стона. Ее била мелкая дрожь, пока длилось это неземное блаженство, а Эдуардо, прижимаясь головой к ее пылающей коже, продолжал покрывать поцелуями попеременно то одну, то другую припухлую вершинку, от которых волны яростного желания, пробегая по всему телу, сходились глубоко внутри ее, в обжигающем страстью средоточии.
В тот самый миг, когда умопомрачительно сладкая мука стала для нее невыносимой, он яростно стиснул ее в объятиях и с силой прижал губы к ее рту. На несколько пылких мгновений они слились воедино, не раскрывая объятий, не отрывая друг от друга губ. Наконец Кэтрин нашла в себе силы отстраниться, и Эдуардо откинул голову, устремив на нее мерцающие отраженным лунным светом глаза.
— Теперь ты знаешь, почему мне надо уехать, — выдохнула она. — Если я останусь… — Она беспомощно пошевелилась.
— Если ты останешься, понятно, что мы станем любовниками, — хрипло закончил он, и страсть вдруг усилила его акцент. — Ты этого не хочешь?
Кэтрин хотела этого больше всего на свете, но не признаваться же в этом, да еще сейчас! Она прекрасно сознавала, что при малейшем поощрении Эдуардо забудет о том, что она гостья под крышей его дома, забудет свои заверения в полной ее безопасности и поступит так, как любой мужчина, в жилах которого течет горячая кровь, поступил бы в подобных обстоятельствах.
И все-таки даже в этот миг, когда руки его обнимали ее, а сердце билось совсем рядом с ее собственным, Кэтрин понимала, что ее чувство к Эдуардо — это не просто бездумная физическая реакция. Во всем, что касается Эдуардо Барросо, ее сердце и сознание настроены на общую с ним волну, так что бесполезно убеждать себя, что он ей чужой. Растроганная, она прижалась щекой к его плечу. Впервые в жизни она с предельной полнотой поняла истинное значение слова «любовник», воплотившееся в образе ставшего для нее дорогим мужчины, который сейчас с нетерпением ждал от нее ответа.
Кэтрин подняла голову и заглянула в его напряженное лицо.
— Каковы бы ни были мои чувства, — неуверенно проговорила она, — мы не можем этого допустить. Мы едва знаем друг друга.
— Тогда почему ты не останешься, Кэтрин, чтобы мы смогли узнать друг друга получше?
— Нет, Эдуардо. — Она проглотила комок, стоявший у нее в горле. — О Боже, это так трудно объяснить! Неужели ты не можешь понять, что, если мы станем любовниками, моя жизнь будет разрушена?!
Он уставился на нее, яростно впившись пальцами в ее плечи.
— Роr quef Почему ты так говоришь? Я никогда не обижу тебя, mei amor…
— Ты сделаешь это не нарочно, — в отчаянии выдохнула она. — Но все равно сделаешь. — Она увидела, как на лицо его набежала тень, почувствовала, что он слегка отодвинулся, и вцепилась ему в рубашку. — О Эдуардо, пожалуйста! Не замыкайся снова в этой своей аристократической холодности!
Эдуардо несколько долгих секунд не сводил с нее напряженного взгляда, потом глаза его потеплели.
— Ax, querida, не смотри на меня так. Я сделаю все, что ты захочешь. Если у нас с тобой осталось так мало времени, пусть оно будет безоблачным — и для тебя, и для Аны.
— Значит, мы снова можем быть друзьями?
— Кэтрин, мне не удается думать о тебе как о друге! — Он дотронулся до ее щеки. — Почему… почему ты говоришь, что я сломаю тебе жизнь?
Она тяжко вздохнула.
— Если в двух словах, Эдуардо Барросо, то наши краткие отношения станут для тебя всего лишь небольшим приятным эпизодом. Для меня же это будет чем-то совсем иным.
— Объясни, — приказал он.
— Да потому, разумеется, что потом я не смогу впустить в свою жизнь другого мужчину! Вот, надеюсь, ты удовлетворен!
— Ты и правда так считаешь? — тихо спросил он.
Уже жалея о своей откровенности, Кэтрин кивнула и, выскользнув из его объятий, открыла дверь в спальню.
— Да. Поэтому лучше мне вернуться к прежней жизни — пока не поздно. Спокойной ночи, Эдуардо. — Она нахмурилась, увидев, что он щелкнул выключателем и зажег свет на лестнице. — Странно! Когда я включила свет там, внизу, он тут же погас.
Он удовлетворенно хмыкнул.
— У нас двойной выключатель, queridinha. Ты его включила — а я выключил. Глаза у Кэтрин вспыхнули.
— Нарочно для того, чтобы спрятаться тут в засаде и напугать меня до смерти?
Эдуардо рассмеялся, безо всякого раскаяния.
— Признаюсь, я надеялся, что ты бросишься под мою защиту от привидений, которые таятся во мраке.
— Здорово сработало, не так ли? Какая же я дура!
— А-а, нет, Кэтрин! — Он поднес ее руку к губам. — Если бы это было так, я не чувствовал бы такой гармонии с тобой. Для меня красота женщины — отнюдь не главное ее достоинство. Возможно, я требую слишком многого, но у женщины еще должен быть ум… сердце… душа… и, если даст Господь, даже чувство юмора. — После каждого слова он целовал ей поочередно пальчики, а потом, не выпуская руки, поднял на нее глаза. — Теперь мне нужно уходить.