– Нелька говорит, что в домашнем переводе, который готовится в спокойной обстановке, со словарем, не должно появиться ни одной, даже крохотной ошибочки, – с самым разнесчастным видом сообщил Кирюша.
– Погоди горевать, – я решила приободрить его, – неси сюда весь переведенный текст, может, мы догадаемся.
– Всю голову сломал, – пожаловался Кирюшка, – это явно одушевленное существо, но не животное.
– Да? Человек?
– Человек по-немецки «Mensch», а это не пойми кто!
– С чего ты решил, будто речь идет о человеке? Вдруг оно как раз животное? Ты уверен, что все виды упоминаются в данном словаре?
– Лампа, – обозлился Кирюшка, – ты текст внимательно читала?
– Нет, даже не проглядела, – призналась я.
– Речь в нем идет о каком-то международном совещании, – пояснил Кирюша, – написано в одном месте «Yeltzin сказал». Ты можешь себе представить хоть какое-нибудь животное, которое принимает участие в конгрессе и еще выступает на нем?
Внезапно меня осенило.
– Кирюша! Yeltzin – это Ельцин, так ужасно перевели его фамилию!
Мальчик секунду моргал глазами, потом заорал:
– Я кретин, дебил, идиот! Час рылся в словаре! Ну кому в голову пришла идея так его обозвать! Отчего попросту не поставить: Elzin.
Я пожала плечами, сие мне неизвестно.
…– Чего вытаращилась, – грубо прервал мои мысли парень, – опоздала, между прочим, на полчаса! Из-за этого Симка в коридоре обосралась. Иди убери.
– Я?!
– Ну не я же. Давай шевели копытами, убогая. Где только вас мать находит. Небось у себя в морге. Ну чего уставилась, лахудра! Скидывай свои говнодавы, тряпка на балконе. Сначала коридор мой, а уж потом гулять ступай!
– И не подумаю, – пошла было я в атаку, но мои возражения были моментально растоптаны юношей.
– Еще скажи, что в домработницы не нанималась, – заорал он. – Вовремя приходить надо!
На лестничной площадке послышался тихий, шуршащий звук. Очевидно, кто-то приехал на лифте.
– Что происходит? – прозвучало бодрое контральто.
Я обернулась. Стройная женщина со светло-карими глазами, в которых застыло недоумение, приближалась к двери. В руках она держала огромные пакеты.
– Во, полюбуйся, – зло сказал юноша, – приперлась! Сама с этой м… и разбирайся.
Выговорив последнюю фразу, он спокойно развернулся и пошел в глубь квартиры. Я невольно залюбовалась фигурой грубияна, небось молодой человек целые дни проводит на тренажерах, ну не мог же он родиться с такой рельефной мускулатурой.
– Что, собственно говоря, здесь происходит? – повторила Наташа и опустила на пол туго набитые сумки.
– Ваш сын, кажется, его зовут Виталием, принял меня за женщину, которую вы наняли вместо Риммы прогуливать собак, – объяснила я. – Новая служащая опаздывает, и одна псина, не утерпев, набезобразничала в коридоре. Виталик был так зол, что я не успела объяснить ему: на самом деле работаю в милиции и убирать за животными не стану. Пришла к вам, чтобы поговорить о Римме. Насколько я поняла, вы хорошо знали девочку?
– Вовсе нет, – вздохнула Наташа. – Да вы входите.
Я вошла в шикарно отремонтированную квартиру. Два миттельшнауцера кинулись облизывать хозяйку, на постороннего человека собаки не обратили никакого внимания.
– Знаю, знаю, – сердито сказала Наташа, – это ты, Сима, набезобразничала. Виталик, сделай одолжение, прогуляй собак.
– Я к зачету готовлюсь, – донеслось из коридора, – оставь меня в покое, сама сбегай, невелик труд.
Наташа покраснела, но все же крикнула:
– Ко мне человек пришел, нам поговорить надо!
– Давайте вместе сходим, – предложила я, – у меня тоже собаки есть.
– Да? – обрадовалась Наташа, вытаскивая поводки. – А какие?
– Всякие: мопсы, двортерьер и стаффорд.
– Странный набор.
– Ну уж так получилось.
Мы вышли во двор, миттельшнауцеры принялись нарезать круги по небольшому садику.
– Как собачник вы меня поймете, – вздохнула Наташа, – прогулка – огромная проблема. Я работаю в больнице, ехать мне до нее в лучшем случае час, это если в пробку не попадаю. Пятиминутку главный в восемь созывает, он у нас из семьи военных, опоздания не прощает, я на всякий случай вылетаю из дома в шесть тридцать. Псов следует выгуливать минут сорок, следовательно, в полшестого я должна их вытащить во двор, затем поднять в квартиру, вымыть им лапы, накормить. Посчитайте, во сколько самой встать надо? Получается самое позднее в полпятого. Немыслимое дело! Вечером и того хуже! Приползаю еле живая, сил нет даже чаю попить, на мужа рассчитывать нечего, он лишь собой занят.
– Зачем же вы завели собак?
– Виталик захотел, – зевнула Наташа, – это его песики.
Интересно получается, животные принадлежат парню, а выводит, моет и кормит их мать.
– Ваш сын может взять на себя заботу о собаках.
– Виталечка в институт ходит, – напряглась Наташа, – ему в девять утра надо из дома выскакивать.
Я промолчала. По-моему, Виталию совсем не помешает встать в семь, это не полпятого.
– Мучилась я, мучилась, – не замечая моей реакции, спокойно рассказывала Наташа, – и решила нанять кого-то в помощь. Вы не поверите, как это сложно! Народ у нас стонет: денег нет, голодаем. А работать никто не желает. Я предлагала сто долларов в месяц за крайне необременительное дело. Два раза в день прийти и погулять с псами. Ключи у лифтера, Иван Семенович у нас человек ответственный, откроет, закроет квартиру, приглядит за «выгульщиком», только все равно лучше иметь дело с честной женщиной. И представляете: приходят ко мне тетки, два дня потаскаются с Симой и Наной, а потом начинают ныть, все поют одну песню: «Очень тяжело каждое утро и вечер работать. Нельзя ли три раза в неделю?»