– Нет, моя мама мудрые советы давала редко. – И по выражению ее лица Хотвайер понял, что эту тему Клер развивать не собирается.
– Итак, ты считаешь меня красавчиком?
– Я этого не говорила.
– Но намекнула прозрачно, и потому отвечаю на твой вопрос: да, моя мать – очень красивая женщина. Но ты сегодня тоже выглядишь очень прилично.
– Из чего следует, что обычно я выгляжу неприлично. Замарашкой, так сказать. – Клер вздохнула. – Я знаю, но я просто не могу заставить себя трепетно относиться к одежде, косметике и прочим девчачьим штучкам.
– Я не сказан, что ты выглядишь замарашкой. – Но на самом деле она действительно не умела одеваться, и уж точно она одевалась не так, как должна одеваться женщина, с которой он хотел бы переспать. – Кроме того, мама также любит говорить, что красота не снаружи, она внутри.
– Но многие люди в глубину предпочитают не заглядывать.
– Ты не из их числа. Клер пожала плечами.
– Да.
– Я тоже.
– Приятно это слышать. – Но в интонации ее голоса сквозило сомнение.
Если он сейчас начнет с ней спорить, то все закончится страстными поцелуями, как на свадьбе, а этого он не мог допустить.
– Иди переоденься. Клер браво отдала честь.
– Есть, сэр. Уже иду, сэр. – Она развернулась и строевым шагом отправилась в ванную, при этом ее сексуальная попка очень аппетитно покачивалась.
Хотвайер помотал головой и пошел на кухню, чтобы приготовить для нее пару сандвичей. Поест в машине по дороге на работу. Если выспаться ей не удастся, то поесть она должна, чтобы силы были.
Клер переоделась по-солдатски быстро. Он еще не успел собрать ей ужин, как она появилась в дверях кухни, объявив, что готова к отъезду.
Она натянула линялые джинсы, которые обтягивали ее округлости словно вторая кожа. Кровь у него тут же отхлынула в опасную зону. Укороченный топ, что она надела под рубашку, обтягивал роскошную грудь, и по тому, как он на ней сидел, Хотвайер заключил, что Клер в бюстгальтере. Он должен был бы почувствовать облегчение, ибо грудь ее, пребывавшая на приеме в свободном состоянии, причиняла ему постоянное беспокойство. Но сейчас почему-то он не мог думать ни о чем другом, кроме как о том, чтобы стянуть с нее одежду и накрыть ладонями ее теперь уже скромно прикрытую, но, как он был уверен, все такую же нежную и податливую плоть.
Должно быть, мысли его каким-то образом отразились на его лице, ибо она приоткрыла губы, втянув воздух, и отступила на шаг, увеличив дистанцию.
– Я не собираюсь на тебя бросаться, хотя и очень хочется.
Клер распустила волосы, как он того и ожидал, и тугие шелковистые пружинки нимбом окружили ее лицо. Хотвайеру страшно хотелось запустить пальцы в эту кудрявую массу.
Клер покачала головой.
– Ты что, перепил шампанского на приеме? Тогда, возможно, тебе не стоит садиться за руль.
– Я выпил всего один бокал, и это было давно. Если я и не вполне адекватен, то дело не в алкоголе, а в избытке мужских гормонов.
– У тебя что, давно не было секса? – спросила она тем же тоном, каким могла бы поинтересоваться, сколько гигабайт памяти на его компьютере.
И не важно, каким прозаичным тоном был задан этот вопрос, те самые терзавшие его гормоны вдруг резко активизировались, сильно поколебав его самообладание.
– Моя сексуальная жизнь тебя не касается.
Клер покраснела. Она выглядела сильно смущенной.
– Нет... Конечно, нет. У меня дурацкая привычка говорить все, что приходит в голову. Прости. Забудь о том, что я сказала.
Хотелось бы ему забыть ее вопрос, но секса у него не было с тех пор, как он последний раз фантазировал на тему Клер, представляя, как он раздвигает ее ноги и вонзается во влажную и жаркую плоть.
– Хм... Ты готова ехать? – спросил Хотвайер через несколько секунд напряженного молчания.
Он вел себя как необузданный сукин сын. Она не виновата в том, что он ее хочет. И не она была виновата в том, что он не мог с ней быть. Судя по тому, как она реагировала на его поцелуй, ему не составило бы труда уложить ее в постель. И лишь его дурацкий кодекс чести не позволял действовать на поводу у спонтанных побуждений.
Клер была ему другом, и он не хотел, чтобы одноразовый секс, каким бы качественным он ни был, разрушил эту дружбу.
Хотвайер привел в порядок свое лицо, придав ему более любезное выражение.
– Конечно. Я готов. – Он взял небольшой пакет, в который положил приготовленный ужин, и протянул Клер. – На, возьми. Поешь в машине.
– Что это?
– Твой ужин. Сандвич, пара морковок, ничего выдающегося, – добавил он, увидев ее смущение.
– Ты приготовил ужин? Для меня?
– Может, мне далеко до Вулфа, но я в состоянии приготовить сандвич.
Клер покачала головой, словно хотела прочистить мозги, и взяла пакет из рук Хотвайера.
– Спасибо. Я... Ты такой чуткий. В ответ он лишь пожал плечами.
Клер больше ничего не сказала, лишь взяла рюкзак на выходе.
Хотвайер вел машину, а Клер ела сандвич. Съев половину, она заговорила:
– Ты не положил туда мясо.
– Я же для тебя его приготовил.
– Да, но я и представить не могла, что ты помнишь о том, что я не ем мяса.
– Вообще-то у меня еще нет склероза. Мне всего лишь тридцать четыре, Клер. Память у меня все еще отличная.
– Нуда, конечно, но... – Клер так и не закончила предложения.
– Почему ты не ешь мясо? – Ему давно хотелось получить ответ на этот вопрос – с тех самых пор, как он узнал о том, что Клер – вегетарианка. – Вегетарианство – часть твоей пацифистской системы ценностей? – Хотвайер помнил, что Ганди тоже был вегетарианцем.
– Я не пацифистка.
– Нет, ты – пацифистка.
– Прости меня, но я не пацифистка, и мне ли этого не знать, как ты считаешь?
– Ну, ты сама сказала, что ты пацифистка.
– Когда?
– Ты отказалась брать в руки оружие, и я видел, как ты реагируешь на разговоры о военных операциях.
– Я не хочу брать в руки оружие, потому что я не знаю, как с ним обращаться. Ружье в моих руках – вещь весьма опасная, как для меня самой, так и для окружающих.
Хотвайер был с этим согласен, но он никогда не слышал, чтобы гражданские так рассуждали. Ну... да, в прессе последнее время можно встретить много риторики об ограничении прав на использование огнестрельного оружия, но в абсолютном большинстве люди думают, что они достаточно сообразительны, чтобы не навредить себе оружием, не важно, насколько оно грозное.
– Похвальная предусмотрительность.