Мей не решалась заговорить из боязни, что голосом выдаст душивший ее гнев. Да и незачем было затевать бессмысленную беседу. Чтобы чем-то занять себя, Мей стала смотреть в окошко на дорогу, здания, людей — спешащих, работающих, смеющихся, бранящихся. Жизнь вокруг кипела и текла своим чередом.
Из салона «порше» вся эта суета выглядела нереальной. С тем же успехом Мей могла смотреть на экран телевизора.
Знакомые улицы, городские районы. Она проезжала здесь туда и обратно пять дней в неделю.
Хотя, погодите-ка…
— Ты пропустил поворот, — сухо заметила Мей.
— А мы не поедем домой, — лениво отозвался супруг.
Его подчеркнутое спокойствие насторожило Мей. За ним чувствовалась большая уверенность в себе и какая-то цель.
— Может, все-таки просветишь меня, куда мы, собственно, направляемся?
Коста бросил на жену быстрый взгляд,
— Терпение. Скоро узнаешь.
— Что за таинственность! — раздраженно вздохнула Мей.
Однако ей действительно не пришлось долго ждать. Вскоре «порше» остановился перед очень дорогим отелем. Быстро приблизившийся портье распахнул дверцу автомобиля, и Мей вышла наружу.
Ради всего святого, объяснит мне кто-нибудь, что мы здесь делаем, вертелось у нее в голове. Зачем прибыли в отель, если есть собственный роскошный дом, до которого отсюда минут пятнадцать езды? Верх безумия. К тому же Коста, похоже, успел заказать здесь номер, сообразила Мей, потому что портье сразу повел их к лифту.
Пока кабинка поднималась, Мей пару раз пристально посмотрела на мужа, но выражение его лица было непроницаемым. Когда прибыли на верхний этаж, Коста привел жену в большой элегантно обставленный номер.
Она подошла к широкому окну, раздвинула белые шторы и несколько минут любовалась открывающимся отсюда видом на город. Потом повернулась к мужу.
Тот снял пиджак и теперь развязывал галстук.
— Я требую объяснений.
Коста стянул с шеи пеструю шелковую полоску, расстегнул верхние пуговицы рубашки, вынул из манжет запонки и направился к бару-холодильнику.
— Что будешь пить? Терпение Мей достигло предела.
— Прекрати разыгрывать из себя джентльмена.
Коста остановился. Во всей его фигуре чувствовалась большая сила, которую он, впрочем, хорошо контролировал. Тем не менее Мей внутренне напряглась.
В глазах мужа присутствовало выражение, значение которого ей никак не удавалось разгадать.
— А кого мне изобразить, солнышко? — Вопрос был задан мягким бархатистым тоном, однако подспудно в нем ощущалась сталь.
Мей нервно сложила руки на груди, подсознательно желая защититься.
— Дикаря? — продолжил Киприади. — Или человека, доведенного женой до такого состояния, что он готов задушить ее? — Коста вынул из бара бутылку воды, отвинтил крышечку, наполнил стакан и подал Мей. Затем извлек банку «колы», вскрыл и отпил глоток. — А может, поколотить тебя? Поверь, руки у меня так и чешутся!
— Только попробуй! — с вызовом произнесла Мей.
Коста окинул ее таким мрачным взглядом, что по спине у нее побежали мурашки.
— Не стоит меня провоцировать. Повинуясь внезапному порыву, Мей сделала быстрое движение и выплеснула содержимое своего стакана прямехонько мужу в лицо. Когда холодная вода потекла по широкой груди Косты, заливая рубашку, на его физиономии появилось изумленное выражение.
Мей не пошевелилась. Ошеломленная своим поступком, она стояла и в упор смотрела на мужа.
Не отрывая взгляда от жены, тот медленно отставил банку в сторонку, вытянул залитую водой ткань из брюк и расстегнул оставшиеся пуговицы. Затем сбросил рубашку, вытер ею мокрое лицо и положил на спинку ближайшего кресла. Даже в эту минуту Мей не смогла не отметить, как Коста красив. Под его смуглой кожей перекатывались тугие мускулы, грудь покрывали завитки темных волос, на плоском животе и в области талии не было заметно ни грамма жировых отложений.
— Ты уже закончила?
— Там видно будет!
Коста шагнул вперед, но Мей словно приросла к полу.
— Какая храбрость! — усмехнулся Киприади, который видел, как при его приближении расширились зрачки жены.
Мей скорее умерла бы, чем взмолилась о пощаде. Она лишь предупреждающе произнесла:
— Не смей!
— Не сметь чего?
— Я дам тебе сдачи! — воскликнула Мей в ярости, не замечая, что руки ее уже сжались в кулаки, а тело напряглось, готовясь к атаке.
— Ты со мной не справишься.
— Но хотя бы попытаюсь!
В юности Мей прошла курс самообороны, причем была одной из лучших учениц, поэтому на ее стороне было преимущество неожиданности.
Коста заметил решительный блеск в глазах жены, стиснутые зубы и общую постановку тела.
— Ты и впрямь желаешь биться со мной? — Да!
Коста сунул руки в карманы брюк.
— Ну давай.
Ударить его? У Мей уже давно назревало подобное желание, временами ей даже выпадала возможность частично реализовать его, но сейчас… Коста сдался на ее милость, и это обстоятельство совершенно исключало возможность наброситься на него с кулаками.
Пока жена размышляла, он следил за сменой выражений на ее лице.
— Думаю, нам лучше поговорить, — предложила наконец Мей.
— Мы уже пытались, но это ни к чему не привело.
Мей слегка побледнела, вспомнив утреннюю сцену.
— Коста…
Слова, которые она собиралась сказать, так и остались непроизнесенными, потому что к ее рту вдруг прижались губы мужа. Этот неожиданный поцелуй потряс Мей.
В нем не было ничего от властности или желания взять реванш, одна лишь безграничная страсть, сила которой, казалось, затронула самые отдаленные уголки души, извлекая оттуда нечто, что Мей прежде не спешила отдать.
Причем головой, мозгом Мей вовсе не хотелось отвечать на поцелуй. Как такое возможно, если между нею и Костой столько злости и гнева?
Однако тот словно пытался при помощи волнующего слияния губ достучаться до сердца Мей, внедрить в него нечто столь драгоценное, что обладало такой огромной значимостью, какую невозможно описать словами.
Губы являлись единственной частью тела Косты, прикасающейся к Мей. Он легко мог обнять ее, прижать к себе, чтобы она ощутила всю степень его возбуждения. Мог передать часть своего тепла, которое подогрело бы чувства жены, подсказало, что очень скоро умелые прикосновения мужских рук приведут ее к вершинам блаженства. Заставят Мей принадлежать ему. Однако же Коста не сделал ничего подобного. Только губы, а также гипнотизирующее проникновение в душу тепла и страсти — вот что оставил он для жены.