– Ладно, – внезапно сказала она. – Теперь вы слушайте. Все равно они умерли. Значит, так…
Свою нежно любимую доченьку Риту Елена Валентиновна тащит по жизни одна. Муж исчез в непонятном направлении, оставив ей после себя лишь фамилию Исаева. Где он – Елена не знает. Кто один поднимал ребенка, тот поймет, каково досталось Леночке. Рита с младенческих лет кочевала по детским учреждениям. Елена и рада была бы сама воспитывать дочь, но нужно было зарабатывать деньги на жизнь. А работа медика, да еще в родильном доме, подразумевает суточную занятость, вот Рита и тосковала на пятидневке. В результате девочка получилась тихая, слабая, забитая более сильными одногодками, а Елена Валентиновна на всю оставшуюся жизнь приобрела комплекс матери, виноватой перед собственным дитем.
В школе Рита училась плохо. Она была старательна и понятлива, но отвечать у доски боялась, одноклассников не любила, дичилась, участия в общих забавах не принимала, а на контрольных так пугалась, что всегда получала «два».
Один раз Елену вызвали к директору. Главврач поняла, что ее ждет крайне неприятный разговор, и, выпив успокоительное, вошла в кабинет с натянутой улыбкой. Но Богодасыср Олимпиадович повел себя более чем странно. Сначала он угостил врача кофе, потом, посудачив о том о сем, вдруг сказал:
– Рита – прелестный ребенок.
Исаева, ожидавшая услышать что угодно, кроме этой фразы, чуть не выронила чашку.
– Очень способная девочка, – продолжал мило улыбаться Богодасыср, – тонко чувствующая, ранимая, отсюда и двойки. Кстати, у Риточки есть все шансы получить золотую медаль. Понимаете перспективы?
– Нет, – ошарашенно призналась Елена.
Директор усмехнулся.
– Медаль открывает ворота в бесплатное высшее образование. Такие дети сдают при поступлении только один экзамен, а ряд вузов принимает медалистов лишь после короткого собеседования. Кстати, если хотите, чтобы Рита получила награду за труд и знания, начинать необходимые действия надо сейчас, а не в выпускном классе! Насколько я понимаю, она у вас одна, помощи ждать неоткуда, а вы ради дочери на все готовы! Я сумею подвести Риту к медали.
И тут до Елены дошло, о чем идет речь.
– Сколько? – сухо спросила она.
Богодасыср замахал руками.
– Что вы!
– Но ведь не бесплатно же!
– Денег я не беру.
– Тогда в чем дело?
Директор тяжело вздохнул, встал, запер кабинет и, понизив голос, произнес:
– Вы должны меня понять! Я имею сына, оболтуса и идиота! Он сделал однокласснице ребенка, у нее живот на нос скоро полезет. Представляете сложности? Я директор, а за собственным отпрыском присмотреть не смог. Ну не стану же всем сообщать – Алексей кретин.
– Надо сделать аборт! – с облегчением воскликнула Елена. – Это пожалуйста. Никто ничего не узнает, я госпитализирую девочку под чужим именем в отдельную палату. Вечером придет, тут же вычистим и утром отпустим, даже уроки не прогуляет.
– Мы поздно спохватились, срок очень большой. Вы можете младенца убрать?
Елена Валентиновна вскочила на ноги.
– С ума сошел! Убить ребенка!
– Сядь, дура, – зашипел Богодасыср, – не о том речь, пусть живет, но не у меня дома, спиногрыз. Своих голодных ртов хватает, так еще два придут и на шею сядут.
– Девочку, наверное, станет опекать мама.
– Сирота она, с бабкой живет, а та кремень, мигом сикозявку выпрет, – засучил ногами Богодасыср, – ко мне Алла заявится. Вот шлюха! Шум пойдет!
– И что вы хотите?
– Сдайте этого… в детдом.
– Господи, – подскочила Лена, – думаете, это так просто? Захотел и избавился? Для начала мать должна заявление написать.
– Это будет, – кивнул Богодасыср, – только Алке скажите, что ребенок умер, ладно?
– Такая травма для девочки, – возмутилась Исаева.
– Ерунда, – отмахнулся Богодасыср, – ей наплевать. Я тут с бабушкой красавицы беседовал, Марией Кирилловной, так она рассказала, что внучка невесть где раздобыла лекарство, вызывающее родовую деятельность, и усиленно его пила. Только не подействовало. Значит, так, дорогая, выбирай: дочь-медалистка, а потом институт, образование, хорошая работа или вылетит твоя Рита из девятого класса с двойками. Подумай над перспективами.
И Елена Валентиновна дрогнула. Аллу Вяльскую поместили в клинику и вызвали искусственные роды. Врач очень надеялась, что младенец, родившийся недоношенным, недолго задержится на этом свете, но мальчик, как назло, получился крепким, цеплялся за жизнь всеми десятью пальчиками. Потом мрачная Мария Кирилловна принесла в кабинет Елены заявление – отказ и буркнула:
– Вдолбите в ее тупую голову, что ребенок умер! В родах.
– Но она ж отказ написала, – удивилась Исаева, – значит, считает: мальчик жив.
Бабушка скривилась.
– Я подсунула ей бумаги, сказала, что в роддомах заявление от матери на реанимацию младенца просят. Алла дура, да в дурмане еще, не читая подмахнула.
Елена заморгала, а потом, не выдержав, спросила:
– Ладно Богодасыср, он гад и мужик, но вы же женщина, неужели потом совесть не замучает? Так внучку обманывать! Не жаль правнука? Все ж родная кровь.
Мария Кирилловна поджала губы.
– Ты, милая, языком-то не маши, – процедила она, – о своей кровиночке думай. Действуй по плану, обо мне не волнуйся, мне в… и не к чему! Учти, кстати, нарушишь обещание, ничего Богодасыср Олипмпиадович делать не станет!
Исаева взяла заявление. Алле она лично объявила о кончине мальчика, а чтобы у девушки не возникло сомнений, даже продемонстрировала ей крохотный трупик чужого ребенка. Лежала Алла в отдельной палате, к ней никого не пускали, все необходимые манипуляции с Вяльской проделывали Исаева и старшая медсестра, которой Елена Валентиновна доверяет как себе.
Накануне выписки Аллы к главврачу пришла тихая маленькая женщина, назвавшаяся Валентиной.
– Здравствуйте, – сказала она, – я мать Алеши… ну… отца ребенка Аллы Вяльской. Надо бы его похоронить.
– Кого? – испугалась главврач.
– Мальчика, – прошептала Валентина, – вы ж его отдадите, да? Наверное, Мария Кирилловна взять не захочет, давайте я его похороню.