Голая девочка стояла боком к матери, слегка выставив попу и сжав кулачки. Несмотря на очень сильные шлепки, девочка плакала негромко. Причем за все 5 минут наказания девочка ни разу не пыталась убежать, увернуться, закрыться руками.
Сцена произвела на меня глубокое впечатление. Я, наверное, уже начал постигать сексуальную значимость девичьей попки (от случайного прикосновения, да и от геометрии линий оставалось какое-то волнение, еще не осознаваемое как сексуальное).
Позднее, когда стал просыпаться интерес к женскому телу, я уже знал, что прикосновения к соответствующим округлостям сопровождаются приятными ощущениями, мне представлялось, что прикосновение в форме шлепка должно усилить это приятное ощущение. Я даже сомневался, что девочка согласится на простое поглаживание.
В то же время вариант отшлепать девочку за какой-нибудь ее проступок казался легальным, обоснованным, понятным поводом для прикосновения. Конечно, смущало то, что это связано с причинением боли. Но еще наблюдая воспитательную сцену в палаточном городке, я понял по заинтересованности всех зрителей, что это не просто причинение боли провинившемуся ребенку, а что-то большее, пока мне непонятное. Еще удивило то, что девочка вела себя как соучастница мамы. Ей больно, она плакала, но даже не пыталась убрать попу из-под ударов. Я стал думать, что если мне хочется шлепать девочек, то в их природе заложена приемлемость такого подхода, а боль, как побочный результат, даже полезна для тренировки выносливости.
По злой иронии судьбы мне еще неоднократно приходилось видеть, как бьют девочек (самого разного возраста), некоторые из этих случаев закрепляли зародившиеся садистские установки.
Однажды на пляже наша компания остановилась рядом с двумя молодыми семейными парами, с ними была девочка лет семи. После купания я лежал, загорал и стал свидетелем такого эпизода: не знаю, с чего все началось, что натворила девочка, но после окрика матери она с невозмутимым видом сняла трусики, подошла к маме и стала полубоком к ней, одной рукой держась за стоящую рядом лодку. Мать начала не торопясь ее шлепать. Остальные из компании отнеслись к этому совсем без эмоций, продолжая разговор. Мама девочки тоже больше была поглощена разговором, и периодически шлепки прекращались, девочка молча стояла, со скучающим видом глазея по сторонам. Потом, видимо, папа сказал маме, что надо или болтать, или наказывать ребенка, мама ответила, что, раз он такой умный, пусть сам и наказывает, девочка перешла к папе. Теперь хлопки стали гораздо крепче и более частыми, но девочка продолжала игнорировать и папу, только вид стал менее скучающим. Как только бить перестали, она сразу понеслась играть с другими детьми, не дослушав последние инструкции.
Этот случай опять всколыхнул уверенность в естественности моего желания получать эротические ощущения в процессе телесных наказаний. Я увидел отсутствие трагичности в этом процессе и чуть ли не гармонию между тем, кто шлепает, и тем, кого шлепают.
В другом эпизоде 6-летняя девочка вообще вела себя как заинтересованное лицо.
Опять же на пляже. Девочку долго звали из воды погреться, а она не шла. Когда, наконец, пришла, мама сказала: "Ну, сейчас я тебя согрею!" Девочка уточнила: "Шлепать будешь?" Получив утвердительный ответ, она подошла к подстилке, где сидела мама и дремал папа, и стала его расталкивать, говоря, чтобы он подвинулся, так как ее будут шлепать и ей нужно лечь рядом с мамой, потому что стоя она не хочет. Папа подвинулся, девочка легла рядом с мамой. Хлопнув ее несколько раз, мама решила, что это недостаточно "согревающе", и сказала, чтобы девочка сорвала и принесла ей хворостинку. Девочка побежала к росшим кустам, сорвала два прутика и без малейших колебаний улеглась на свое место. Пока девочку хлестали прутом, она не шевельнулась и не издала ни звука, хотя в конце экзекуции вся ее попа была покрыта темно-красными полосами. Пожалуй, с этого момента у меня произошла переориентация. Раньше наказания интересовали меня как средство легального прикосновения к телу девочки, теперь акцент переместился на сам процесс, на его ритуальную сторону. Воображение рисовало множество вариантов. Побои приобрели ярко выраженный сексуальный характер.
Причем в жизни я никогда никого пальцем не тронул, в отношениях с друзьями и девочками ничем не отличался от сверстников. В конце школы я вошел в мир реального, нормального секса. Дружил с хорошей девушкой, не смел даже намекнуть на некоторые странности своего восприятия мира, так как чувствовал, что она вряд ли поймет. Ощущений от нормального секса хватало вполне, но появилась и сильно обострилась во мне раздвоенность: Я - в жизни и Я - в воображении.
Иногда казалось, что "это" начинает проходить, но проходило до первого провокационного случая, например, знакомая девушка, как о чем-то забавном, рассказывает, что в детстве, когда родители уходили на работу (сутками) и оставляли ее со старшим братом, брат укладывал ее на диване, спиной вверх, залазил на нее верхом и, спустив трусики и подняв юбку, шлепал ее обеими руками поочередно по попе, пока не уставал.
Послушав рассказ, я опять стал развивать идеи о предрасположенности женщин к тому, чтобы быть объектом насилия. Внутреннее чувство подсказывает мне, что я не прав, что причинять кому-либо боль - в любом случае плохо. Но одной этой мысли не хватает для преодоления деформации психики, а какие можно предпринять реальные меры для нормализации, я не знаю.
Недавно посмотрел американскую видеоленту, научно-популярный фильм о садизме, в котором раскрывались механизмы этого явления, его исторические и психологические корни. Фильм усилил раздвоенность и мой внутренний дискомфорт, так как изложенная в нем теория обосновывает то, что я считаю отклонением от нормы и от чего хотел бы избавиться. Опровергнуть теорию мне не удалось, может быть, от незнания фактов. Ее основные моменты следующие. По данным археологии, переход от матриархата к патриархату и утверждение мужского первенства осуществлялись при помощи силовых приемов по отношению к женщинам, так как превосходство в физической силе было единственным аргументом в пользу мужчин (на найденных женских скелетах примерно в пять раз больше увечий, чем на мужских). Поскольку такое положение дел ослабляло выживаемость рода, коллективная мудрость наших предков пришла к тому, что, если зло нельзя искоренить, надо его уменьшить, для этого локализовать силовые воздействия на женщину в области ее ягодиц, так как сколь угодно сильные побои по этому месту не приводят к повреждениям внутренних органов. Это удалось сделать при помощи соединения агрессивности с сексом.