— Наш дом, мистер Хоу, это просто конура, — заговорил старик Макинтайр. — Вы, наверное, чувствуете себя здесь как в коробке, после вашего величественного дворца, о котором сын рассказывает самые невероятные вещи. Но мы не всегда так жили, мистер Хоу. Теперь я существую более чем скромно, а было время, и не так давно, когда я мог предъявить в банк чек на сумму не меньшую, чем любой другой фабрикант оружия в Бирмингеме. Это было…
— Папочка, наш милый, старенький ворчун! — воскликнула Лаура, ласково обняв отца.
Старик вскрикнул, и лицо у него исказилось гримасой боли, однако он попытался скрыть ее за притворным кашлем.
— Не подняться ли нам наверх? — поспешно предложил Роберт, стремясь отвлечь внимание гостя от маленького семейного инцидента. — Моя студия настоящая мансарда художника: она под самой крышей. Разрешите, я проведу вас туда, мистер Хоу?
Оставив Лауру и мистера Макинтайра-старшего в гостиной, они поднялись в мастерскую Роберта. Мистер Хоу долго стоял перед «Подписанием Великой хартии вольностей» и «Убийством Фомы Кентерберийского», щуря глаза и нервно пощипывая бородку; Роберт с беспокойством ждал.
— Сколько вы за них хотите? — обратился к нему наконец мистер Хоу.
— Я оценил их по сто фунтов за каждую, когда посылал в Лондон на выставку.
— В таком случае лучшее, что я могу вам пожелать, это чтобы наступил день, когда вы будете рады уплатить вдесятеро, только бы получить свои работы обратно. Я убежден, что у вас большие способности, и вижу, что в отношении композиции и смелости замысла вы уже достигли многого. Но рисунок у вас, если позволите быть откровенным, несовершенен, и в цвете вы не сильны. Так вот, мистер Макинтайр, предлагаю вам сделку. Я знаю, вы равнодушны к деньгам, но все же, как вы сами сказали при нашей первой встрече, человеку надо на что-то существовать. Я покупаю у вас обе картины по назначенной вами цене на том условии, что за вами сохраняется право выкупить их, как только пожелаете, за ту же сумму.
— Право, вы так добры!.. — Роберт не знал, радоваться ли ему продаже картин или обидеться на не очень лестные замечания покупателя.
— Разрешите сразу же написать вам чек, — продолжал Рафлз Хоу. — Вот я вижу перо и чернила. Сегодня же вечером пришлю за своей покупкой двоих лакеев. Не беспокойтесь, я сберегу ваши произведения. Когда вы станете знаменитостью, они будут цениться как образцы вашей ранней манеры.
— Поверьте, мистер Хоу, я чрезвычайно вам обязан, — сказал Роберт, пряча чек в записную книжку. Прежде чем свернуть его, молодой художник успел взглянуть на проставленную в нем цифру в смутной надежде, что богач с прихотями, быть может, пожелал дать ему более высокую цену, чем та, которую он сам назвал. Но нет, там значилось ровно «двести фунтов». В душу Роберта закралось неясное ощущение, что репутация бессребреника имеет и неприятную сторону. Жаль, что в присутствии Рафлза Хоу у него сорвалось тогда с языка несколько необдуманных слов, ведь они были не столько продиктованы убежденностью, сколько явились реакцией на отцовскую меркантильность.
— Надеюсь, мисс Макинтайр, — сказал Рафлз Хоу, когда они с Робертом снова спустились в гостиную, — вы окажете мне честь и придете посмотреть мои коллекции. Ваш брат, я думаю, охотно будет вас сопровождать, или, может быть, ваш отец не откажет в любезности посетить мой дом.
— Приду с большим удовольствием, мистер Хоу, — ответила Лаура, подарив ему свою самую милую улыбку. — Но сейчас у меня много времени отнимают заботы о бедняках, которым в такие холода приходится еще труднее, чем всегда.
Роберт поднял брови: он впервые слышал о благотворительной деятельности сестры, но мистер Рафлз Хоу одобрительно кивнул головой.
— Роберт рассказывал нам о ваших чудесных оранжереях, — продолжала Лаура. — Хорошо бы разместить в одной из них наших бедных прихожан, чтобы они там побыли в тепле.
— Ничего нет проще. Боюсь только, не покажется ли им потом еще труднее, когда придется снова вернуться в свои дома. У меня только что закончилась постройка одной новой оранжереи, я еще не успел показать ее вашему брату. Думаю, она будет самой подходящей: это уголок индийских джунглей, там жарко в полном смысле этого слова.
— Ах, как мне хотелось бы побывать в индийских джунглях! воскликнула Лаура, хлопая в ладоши. — Увидеть Индию — моя давнишняя заветная мечта. Я так много о ней читала — о ее храмах, лесах, великих реках и тиграх. Вы не поверите, мистер Хоу, но я еще никогда в жизни не видела настоящего тигра — только на картинках!
— Это легко исправить, — спокойно улыбнувшись, сказал мистер Хоу. Вам хочется увидеть живого тигра?
— Да, ужасно хочется!
— Я вам его пришлю. Позвольте… Сейчас около двенадцати. До часа я успею протелеграфировать в Ливерпуль. Там есть человек, занимающийся такими вещами. Завтра утром, полагаю, тигра уже пришлют. Итак, надеюсь видеть вас у себя в ближайшее время. Я у вас засиделся, а мне еще предстоит несколько часов провести в лаборатории. У меня строгий распорядок дня.
Он сердечно пожал всем руки и, закурив в дверях трубку, вышел из дому.
— Ну, что вы скажете? — спросил Роберт.
Все трое провожали глазами удалявшуюся по снегу темную фигуру.
— Ему нельзя доверять деньги, прямо как младенцу! — визгливо крикнул старик. — Я еле сдержался, едва он начал болтать чепуху об уничтожении холмов, покупке тигров и прочий вздор, и это когда честные люди лишены возможности развернуть свои способности и вершить настоящие крупные дела и им только не хватает небольшого капитала! Это просто безбожно, вот как я это называю!
— Он очарователен — вот мое мнение! — сказала Лаура. — Не забудь, Роберт, ты обещал взять нас с собой посмотреть его дом. Он сам пожелал, чтобы мы его навестили в ближайшее время. Как ты думаешь, не пойти ли сегодня же вечером?
— Нет, Лаура, это неудобно. Положись на меня — я все устрою. А теперь надо пойти поработать, зимой так быстро темнеет.
Ночью, когда Роберт уже лег в постель и начал дремать, он вдруг почувствовал, как его кто-то тронул за плечо. Он приподнялся и увидел, что у постели в белой сорочке и в шали, накинутой на плечи, вся залитая лунным светом стоит сестра.
— Роберт, дорогой, — зашептала она, наклонясь над ним. — Я хотела кое о чем тебя попросить, но мне все время мешал папа. Ты обещаешь исполнить мою просьбу, Роберт?
— Конечно, Лаура. Что за просьба?
— Ты знаешь, дорогой, как я не люблю, когда обсуждают мои личные дела. Если мистер Рафлз Хоу заговорит обо мне и станет задавать какие-нибудь вопросы, не говори ему ничего о Гекторе. Ты сделаешь, как я прошу тебя, ты не откажешь твоей сестренке?
— Разумеется, раз ты этого хочешь.
— Какой ты милый, Роберт!
Лаура кинулась к брату и нежно его поцеловала. Она редко проявляла такие чувства, и Роберт потом, уже засыпая, долго недоумевал, не зная, как объяснить поведение сестры, пока, наконец, не заснул.