Я слушала Феклу, не перебивая. История про нанятую актрису Фаину Максимову и ее непутевого сына Павлика, умершего через несколько лет после «чудесного исцеления» от передозировки героина, мне была уже известна. Знала я также, что Буркин до самого последнего времени давал Фаине продукты.
– Максим Антонович очень добрый человек, – вздохнула Шлыкова, – а Файка этим пользуется. Вернее, пользовалась. Надо же, она в огне задохнулась! Теперь больше никто не станет Буркина шантажировать. В последние месяцы Максимова окончательно зарвалась, по три-четыре раза в неделю прибегала. Вчера Марта ей сказала: «Поимей совесть, нельзя же постоянно к нам за харчами являться. Куда тебе столько?» А та ответила: «Не твое дело, клади в сумку по списку. Здорово будет, если я расскажу правду про моего Павлика и про то, как детки выздоравливают?» Максим Антонович категорически запрещал пьянчужке спиртное давать, только еду, но Марта подозревала, что алкоголичка продукты на водку меняет. А в последний раз, в тот день, когда вы, Виола, у мэра ужинали, Марта пожаловалась на Максимову, и Буркин возьми да рявкни: «Зря ты ей в «кедровке» отказала. Теперь давай бабе водку без ограничений, авось быстро до смерти допьется». Ну и Марта понеслась на другой конец города с литровкой. Мы все сообразили: Фаина теперь огромная проблема. В Беркутове полно посторонних, среди них попадаются папарацци, которые под видом паломников в толпе шныряют, пытаются несуществующую грязь отыскать. Не нужно, чтобы Фаина глупости трепала, пусть лучше пьет.
Я постаралась сохранить невозмутимое выражение лица. Отличные слова – «пытаются несуществующую грязь отыскать». Похоже, Фекла забыла, что вся история Ирины Богдановой построена на лжи.
Но Фаина, как выяснилось из дальнейшего рассказа Шлыковой, была не самой главной проблемой Максима Антоновича. Основным врагом тщательно созданного проекта стала сама Ира. Пиар-компанией художницы-целительницы занимался Сердюков-младший, и, надо отдать ему должное, у него все прекрасно получилось. Вадик нашел борзописцев, которые за определенную мзду написали нужные статьи, остальные корреспонденты живо подхватили лакомую тему, и понеслось. После «чудного исцеления» Павлика в Беркутов хлынули родители больных детей. Со стороны прессы и паломников все складывалось лучше некуда. А вот с Ириной была беда.
Богданова делала, что ей на ум взбредет. Она искренне считала себя великой художницей, не желала выполнять никакие просьбы Максима Антоновича, не хотела понимать, почему должна отдавать «исполнялку» тому человеку, на которого ей указывает Обоев. Ирина ничего не знала об афере и однажды почти поставила проект на грань срыва, вручив «волшебную картинку» совсем не той тетке. Счастливая мать убежала, а на следующий день явилась со скандалом во двор – ее малышу стало значительно хуже, Владимир Яковлевич потерял последнюю надежду на его выздоровление. Буркину стоило больших трудов и денег уговорить женщину молчать.
После этого случая стало ясно, что Богданову нельзя выпускать к людям. И тогда Вадику пришло в голову осуществить рокировку. Почти спятившая от чувства собственного величия Ирина малевала в мастерской уродливые полотна, Илья Николаевич восхищался дочерью, а перед народом и журналистами появлялась вполне вменяемая Зоя, одетая в темный парик и замотанная в бесформенные платья-балахоны вкупе с шалями. Подмены не заметил никто. И все бы шло хорошо, но в один далеко не прекрасный вечер Зоя тоже слетела с катушек.
Максим, Катя и другие люди, знавшие об афере, отлично понимали: чтобы их общий бизнес благополучно процветал, Илье и Ирине надо сидеть тихо в доме. В общем-то, ни полусумасшедший Богданов, ни его ненормальная доченька никуда не рвались, их вполне устраивала нынешняя сытая, беспроблемная жизнь. Но у Ирины подчас случались истерические припадки. Начинались они всегда одинаково. Во время общего ужина Ира отодвигала тарелку и капризно заявляла:
– Меня никто не любит. Папа, мы уезжаем.
Илья Николаевич замирал с вилкой в руке, а дочь принималась кричать:
– Я работаю с утра до ночи, мои картины нужны людям, за ними стоит очередь! А вы меня не уважаете!
Крик перерастал в вопль, затем в судорожные рыдания. И это еще был самый легкий вариант, когда присутствующие мигом бросались к Богдановой, утешали ее, уводили в спальню и благополучно укладывали в кровать. Но иногда события развивались иначе. Ирина могла тенью выскользнуть во двор и, заливаясь слезами, пойти куда глаза глядят.
Понять, почему Богданова впадает в безумие, было не под силу нормальному человеку. Владимир Яковлевич стал давать художнице разные препараты, и тут выяснилось, что Ира принадлежит к редкой категории людей с парадоксальной реакцией на транквилизаторы и антидепрессанты. Приняв любую успокаивающую пилюлю, художница становилась совсем бешеной. Был лишь один способ держать ее в узде – бесконечно хвалить, говорить фальшивые комплименты, закатывать глаза, ахать и охать от восторга.
Беда случилась, когда Вадим отмечал свой день рождения. Младший Сердюков не имел большого количества друзей, общался лишь с членами своей детской компании, а новых приятелей не завел, поэтому за праздничным ужином оказались Катя, Фекла, Саша, внук Колесниковой, и представители старшего поколения: Максим Антонович, Игорь Львович с супругой Варей, Обоев, Степан Николаевич и, естественно, Илья Николаевич, Ирина и Зоя. Ах, да, Саша сидел за столом вместе с девушкой, которую звали Аней Фокиной. Последнюю никак нельзя было назвать совсем уж незнакомой, хотя она попала в дом Буркина впервые. Анечка в свое время училась вместе с Катей и Вадиком в одном институте.
Странная она была девушка, крайне обидчивая, подозрительная, очень ранимая, способная из одной мухи сделать трех слонов. Фекла, разговаривая с Аней, всегда старалась внимательно следить за своими словами, потому что Фокина могла неверно понять сказанное. А еще Аня совершенно не переносила критики и любое замечание, даже сделанное в чужой адрес, могла принять на собственный счет. Услышав обидное, по ее мнению, высказывание, Анна спокойно улыбалась, и человек не понимал, что девушка оскорблена до глубины души. Но через неделю, десять дней, месяц, короче, по прошествии довольно длительного времени Фокина переставала общаться с провинившимся. То есть совсем – не разговаривала, не встречалась, не отвечала на телефонные звонки. А если случайно сталкивалась с ним, проходила мимо с таким видом, что сразу было понятно: к ней лучше не приближаться.
Почему, несмотря на ее противный характер, Вадик, Катя и Фекла общались с Анной? В нее был безответно влюблен Саша. Парень таскался за Анечкой, пытался оказывать ей услуги, заслужить ее благосклонный взгляд. Похоже, Фокиной нравилось быть объектом обожания. Она не сближалась с Сашей, но и не отталкивала его, держала при себе, как собачку, на коротком поводке. Близкие друзья только разводили руками, наблюдая за их отношениями, и надеялись, что вскоре Колесников надоест Фокиной.
И вдруг Аня ухитрилась поругаться с матерью, ушла из дома и заявила Саше, что более никогда не вернется в семью. Из-за чего произошла ссора, Шлыкова не знала, да ее и не интересовала причина, по которой Анна столь резко взбрыкнула. Но Фекле очень не нравилось, что Саша привез вздорную особу в Беркутов и поселил у своей бабушки. Отчаянно влюбленный Колесников рассчитывал, что теперь-то Аня поймет: лучше него никого нет – и согласится на брак.