Но Вероника не отреагировала. Пару минут она остановившимся взором глядела на бумажку, потом с огромным трудом выдавила:
– Бред какой-то! Тебе повстречалась сумасшедшая.
– Записку передал мужчина.
– Значит, псих, – поправилась Ника. – Выброси ерунду в помойку.
Как ни старалась подруга изобразить искренное удивление и полнейшее равнодушие, Настя очень хорошо поняла: случилось нечто экстраординарное. Иначе почему у Ники трясутся руки и дрожит нижняя губа?
Ночью Настя никак не могла заснуть, забылась лишь после трех. Но не успела она погрузиться в сладкую дрему, как чья-то рука потрясла ее за плечо.
– Кто? Что? – подлетела над постелью Настя.
– Тише, – шикнула Ника.
– Мадо заболела? – испугалась бывшая чертежница.
– Нет, – шепотом ответила Ника. – Послушай, если со мной и Игорем случится нехорошее, ты ведь не бросишь Мадо?
– Конечно, не брошу. А что может произойти? – оторопела Настя.
– Не знаю, – вздохнула Ника. – Всякое бывает: люди под машину попадают, в катастрофах гибнут, умирают от болезней.
– Не всем на роду написаны трагедии. И вы молодые, здоровые.
– Верно, – согласилась Ника, – но отчего-то мне тревожно.
– Из-за рисунка? – рискнула спросить Настя.
– Если уж Амалия решилась… – начала Вероника и тут же замолчала.
– Ну, говори, – поторопила Настя.
– Не о чем.
– Кто такая Амалия?
– Амалия? Понятия не имею.
– Ты же произнесла секунду назад: «Если Амалия решилась».
– Я?
– Ну да.
– Тебе показалось, – твердо ответила Ника.
Настя схватила подругу за руку и вздрогнула – у той были ледяные пальцы.
– Я могу помочь!
– Нет, – неожиданно ответила Ника, – лучше тебе ничего не знать.
– Расскажи, – настаивала Настя, – станет легче.
– Это вряд ли, – дернула шеей подруга, – слишком тяжелая ноша, давит на плечи, к земле пригнула.
– Ты ее сбрось!
– Невозможно, – безнадежно выдохнула Вероника. – Впрочем, после твоего обещания не оставить Мадо стало лучше.
Неожиданно Ника обняла Настю, прижала к себе и глухо сказала:
– Никогда тебе не говорила, а зря, наверное. Ты для меня особый человек. Спасибо за все!
– Прекрати, – перепугалась Настя.
– И прости, коли что не так, – медленно договорила Ника.
– Лучше расскажи о своей тревоге, – потребовала Настя. – Беда, поделенная на двоих, делается легче вполовину.
Ника встала, дошла до двери, потом обернулась.
– Хорошо! Только нам надо остаться вдвоем. Давай в понедельник с утра? Я могу на работу к полудню пойти.
– Заметано, – согласилась Настя.
Но в понедельник поговорить не удалось. А на следующий день Игорь и Ника погибли от рук грабителя.
Настя не позволила себе заболеть от горя, она активно стала участвовать в организации похорон Гостевых. Материальные расходы взял на себя завод, но убирать в квартире друзей следы кровавого преступления, собирать одежду для покойных, а главное, заботиться о Мадо пришлось Насте.
Самым тягостным оказался день погребения. Как назло, он выдался замечательным – солнечным, ласковым. На кладбище, где собрались почти все коллеги погибших, весело пели птички, и Настя с огромным трудом удерживалась от истерического вопля. Хотелось задрать голову в небо и заорать: «Почему?»
Процедура прощания затянулась. Сначала говорили речи, в которых обещали никогда не забывать убитых и помогать их дочери, потом гробы под музыку оркестра опустили в могилы, холмики завалили цветами.
Настя машинально фиксировала: вот венок от месткома, а этот от парткома, букет кладет секретарь директора, гирлянду разворачивают рабочие… Среди знакомых лиц появилось неизвестное. Невысокий мужчина, в неприметном сером костюме приблизился к свежим могилам. На голове у товарища сидела шляпа, по тем годам непременный атрибут одежды инженерно-технического работника (пролетариат массово носил кепки). Но не головной убор привлек внимание Насти. Директор завода, партиец старой закалки, осуждающе относился, как он говорил, «к попам» – борода и усы вызывали у него гнев, поэтому на предприятии у всех мужчин были гладковыбритые щеки. Лицо незнакомца, старательно укладывавшего сейчас на глиняные комья четыре чахлые гвоздички, покрывала буйная растительность, а глаза прятались за большими, сильно затемненными очками. Ясное дело, мужчина был не из заводских.
Настя занервничала. Всех малочисленных приятелей Гостевых она великолепно знала, и бородачей среди них не водилось. Чертежница окинула внимательным взором фигуру мужчины и увидела на его ногах рыжие ботинки на небольших каблуках, обувь выглядела слишком маленькой и изящной.
Словно почувствовав чужой интерес, незнакомец быстро сделал несколько шагов в сторону и слился с толпой. Настя кинулась за ним. Но пока женщина протолкалась сквозь толпу, неизвестной личности и след простыл…
Дальше начался кошмар. Настю просто затаскали по допросам. Она, правда, прикинулась полудурой и все бубнила: «Ничего не знаю, служила у Гостевых домработницей. Кого угодно спросите: сумки таскала, за девочкой присматривала, в курсе дел хозяев не была».
Следователь сразу ей сказал:
– Мы вас не подозреваем, просто хотим найти убийцу.
Но Настя стояла на своем: ее хата с краю. Женщина хорошо понимала – в жизни подруги имелась тайна. Из-за нее и погибли Гостевы. Мужчина, который сначала всунул в руку Насти записку, а потом пришел на кладбище, знает правду, но рассказывать о бородаче нельзя. Очевидно, секрет страшен, лучше молчать. И еще: Настя надеялась, что ей отдадут на воспитание Мадлен. Чертежница наивно полагала, что раз родители погибли, но есть женщина, готовая взять ребенка и заботиться о нем, государству выгодней вручить Мадо Насте, чем тратить деньги на содержание сироты.
Как же Настя ошибалась!
– Одинокой, не работающей женщине никто не позволит воспитывать девочку, – заявили в ответ на ее просьбу в органах опеки.