Я с предельной осторожностью стала намыливать кота и удивляться. Взяла чуть-чуть жидкого средства, а пены получилось море.

Не успела я как следует потереть вялые лапы, как в прихожей раздался звонок.

– Извини, Бакс, – сказала я, – сейчас вернусь, посиди тихонько, уж прости, задерну занавесочку, чтобы ты не выскочил!

Глава 15

– Здравствуйте, – тихо сказала темноволосая стройная девочка, – я не хотела вас побеспокоить, моя мама здесь?

Я окинула взором незнакомку: волосы спускаются ниже ушей, такая прическа называется каре, скромная курточка, черные брючки, кроссовки, в руках пакет и футляр со скрипкой.

– Нет, здесь никого, кроме меня.

Девушка удивленно подняла брови:

– И Линда отсутствует?

– Она на работе.

Скрипачка кашлянула:

– Вы, наверное, одна из служащих Линды?

Деликатность пришедшей изумляла. Служащая! У Линды пашут строители, видно, девушка очень хорошо воспитана. Хотя кто в наше время станет учиться игре на скрипке? Только ребенок из интеллигентной семьи: папа профессор, мама врач, бабушка учительница, дедушка полковник.

– Понимаете, – приятным, слегка низким для женщины голосом объясняла девочка, – я рядом живу, вот наша дверь, я ключи дома оставил, вот и подумал, что мама у Линды. Нельзя ли у вас посидеть некоторое время?

– Конечно, – ответила я, – входите.

Однако странная у девицы манера говорить о себе в мужском роде.

Нежданная гостья вошла в прихожую, аккуратно вытерла обувь, я посмотрела на ее ботинки, большие, слишком большие.

– Разрешите представиться, – церемонно сказала девушка, вешая куртку, – Ролик, вернее Роланд, но для своих просто Ролик.

– Вилка, – растерянно ответила я, – значит, вы юноша?

– Роланд, – кивнул парень, – немного смешно звучит, не так ли? Мой педагог, Эмма Францевна, советует мне взять псевдоним для сценической карьеры. Но я считаю это лишним. Простите, но я не понял, как зовут вас?

– Вилка, – повторила было я и тут же осеклась.

Да уж, именно таким образом, наверное, проваливаются шпионы.

– Вилки перед вашим приходом мыла, – стала выворачиваться я, – уж простите, на кухне такой кавардак, неудобно вас туда вести. Меня Оля Тарасова зовут, просто Оля.

– Будем знакомы, – улыбнулся Ролик. – Если позволите, я тихонечко пристроюсь в уголке. Вы музыку любите?

– Да, конечно, – кивнула я, – мне нравится слушать радио.

– А к классике как относитесь?

– Честно говоря, не знаю ее.

– Понятно, – кивнул Ролик.

Неожиданно я обозлилась. Видали сноба? У меня, к сожалению, не было родителей, озабоченных воспитанием дочери, никто Вилку в консерваторию не водил, кто дал право пареньку смотреть на меня с брезгливой снисходительностью?

– Вы общаетесь лишь с теми, кто отличает Баха от Бетховена? – поинтересовалась я.

Ролик поднял очень красивые темно-карие глаза, опушенные густыми, сильно загнутыми ресницами.

– Что вы, конечно, нет! Мой показавшийся вам бестактным вопрос был вызван лишь простым соображением: я нахожусь не в своей квартире, кухня – единственное место, где я могу подождать маму, заходить в чужие комнаты неприлично. Сегодня вечером я играю концерт, пока не сольный, просто исполняю одну вещь, очень хотел еще раз повторить ее, но если вас раздражает скрипка…

– Конечно, нет, – воскликнула я, – репетируйте сколько заблагорассудится! Ой!

– Что-то случилось? – насторожился Ролик.

– В ванной… идите на кухню, располагайтесь там спокойно, сами чай наливайте, я не могу поухаживать пока за вами! – воскликнула я, вспомнив про Бакса.

– Я ни в коем случае не требую к себе внимания, – поднял вверх руки парень, – извините, что помешал, но положение безвыходное. Мама, наверное, в магазин пошла, она скоро вернется…

Не дослушав его, я побежала в ванную, где в полной тишине сидел Бакс.

Отдернув занавеску, я обнаружила кота все в той же позе, только пена на шерсти съежилась и почти исчезла.

– Милый, – заворковала я и стала очень осторожно поливать Бакса из душа.

Сначала направила струю на лапки, затем на хвост и на спинку. Голову кота, не пострадавшую от масла, я не намыливала, хватит с Бакса на сегодня стрессов и без мытья башки.

Теплая вода журчала, кот не выказывал никакого сопротивления. Животное, похоже, было грязным до предела, потому что с него стекала темная, почти черная жидкость. Я старательно терла Бакса рукой, промывала его нежную, шелковистую кожу. Кожу! Шланг выпал у меня из рук. Я уставилась на Бакса и почти лишилась чувств.

На белой эмали восседал кот самого странного вида. Лапы и шея нормальной, так сказать, лохматости, а тело почти лишено шерсти. На спине Бакса виднелись только редкие пучки шубки, а из филейной части торчал длинный, розово-серый, похожий на толстую макаронину хвост.

Я села на коврик.

– Матерь божья! Почему ты покрылся проплешинами?

– Мяу, – тихонько ответил Бакс и затрясся.

Я схватила чей-то не слишком чистый халат, розовый с фиолетовыми розочками, замотала в него кота, прижала к себе и горестно воскликнула:

– Ну и таблетка! Хорошее болеутоляющее.

Бакс засунул голову в махровую ткань и затих, а я, обретя способность мыслить, оглядела дно ванны, покрытое смытой кошачьей шерстью, потом взяла бутылочку с шампунем и внимательно прочитала этикетку. Посередине крупными буквами было написано «Seife». Все правильно, это мыло. Пальцы крутили бутылочку, на дне обнаружилась еще одна бумажка с текстом, который я легко перевела на русский язык: «Идеальное средство для детей. Моет чис­то, без слез, не аллергенно. Не употребляйте внутрь!» Жидкость была создана для детей и никакого вреда Баксу нанести не могла!

Прижав к себе халат с притаившимся внутри котом, я, почти потеряв над собой контроль, побрела по коридору. Что скажет Линда, увидев вместо своего любимца чудовище?