Первой частью их плана, в чем бы он ни заключался, разумеется, являлся страх. Они хотели ее как следует напугать. Именно поэтому они заперли ее в полном мраке. Они лишили ее одежды, чтобы она еще сильнее ощутила свою уязвимость. Они отказали ей в пище и воде, потому что голод и жажда приводят рассудок в весьма странное состояние. Ее мозг не имел ни малейшего представления о том, что происходит, как и о том, что будет происходить. Поэтому он принялся создавать самые разнообразные сценарии, один хлеще другого. Дарби все это признавала, одновременно понимая, что ей необходимо подготовиться ко всему, что ее ожидает: сохранить силы и, что еще важнее, здравомыслие. Она знала, что страх затуманивает рассудок, не позволяя воспользоваться представляющимися возможностями. Она знала об этом не понаслышке, прочувствовала все это, сидя в каземате ужасов Странника.
Она выжила тогда и выживет сейчас.
Поэтому она занимала себя тем, что было ей подвластно — собственным телом и собственным разумом. Ей было необходимо сохранить тело в форме, поэтому она растягивалась, качала пресс и отжималась. Окончив гимнастику, она медитировала, чтобы прояснить рассудок. «Не показывай им свой страх, — твердила она себе. — Именно этого они ожидают, этим подпитываются. Что бы ни случилось, не давай им то, чего они добиваются. Не поддавайся страху и панике, и ты обязательно найдешь выход. Эти люди не боги. В их жилах течет обычная кровь».
Первый явился, когда она спала. Ее разбудил звук поворачивающегося в замке ключа. Дверь распахнулась. Дарби приподнялась и села.
Она не услышала стука подошв по каменному полу. «Босые ноги», — подумала она.
Она замерла, прислушиваясь к звону цепей.
Звон смолк.
Звяк-звяк — возле самого уха. Дарби не шевелилась.
Звяк-звяк — прямо у нее перед лицом. Теплые капли упали ей на живот.
Звяк-звяк. Ей казалось, что сердце выскочит у нее из груди. Что-то холодное, твердое и мокрое скользнуло по внутренней стороне ее бедра. Она не шелохнулась. Что-то проползло по ее животу, потом по груди и плечу и исчезло.
Дверь закрылась, и она снова осталась одна. Она коснулась жидкости у себя на животе и поднесла пальцы к носу. Кровь.
Спустя какое-то время дверь снова отворилась. На этот раз пришли сразу несколько человек.
Она стояла у стены и слушала их мягкие шаги. Она чувствовала, как они ее окружают, слышала их дыхание.
Один из них подошел совсем близко и прижал край твердого предмета к ее губам. Она дернула головой и услышала плеск воды.
— Пей, — произнес низкий, приглушенный голос.
— Нет.
— Тебе необходимо сохранить силы. Твой рассудок тоже должен быть ясным, потому что тебе предстоит принять важное решение.
Она плотно сжала губы.
— Мы можем тебя заставить.
«Сказать им что-нибудь?»
«Нет, еще не время. Жди и наблюдай».
Она молчала, вызывающе стиснув губы.
«Жаль, что я их не вижу, — думала она. — Знать бы, сколько их…»
Они поставили что-то на пол у ее ног и отошли.
— Ты научишься выполнять наши просьбы, — произнес другой голос, и дверь закрылась.
«Нет, не научусь», — сказала она себе.
На полу стояла толстая деревянная миска с холодной водой.
Она опустила в воду пальцы и ощутила лишь гладкие стенки миски.
Она понюхала воду, но не уловила никакого запаха. Это не означало, что вода не отравлена. В воде могло быть что угодно. Например, наркотики.
«Возможно, это просто вода», — шепнул рассудок.
Дарби поставила миску на пол. Ее горло и язык распухли от жажды. Она обеими руками подняла миску и с силой бросила ее на каменные плиты. Миска треснула. Она снова подняла ее над головой и бросила на пол. Все, что ей нужно, — это заостренный осколок миски.
Нащупав на полу то, что было нужно, она притаилась у двери. Они должны были услышать шум, а значит, придут разбираться.
«Молись, чтобы пришел только один из них, — сказала она себе. — Пусть он будет один».
Никто не пришел.
Дарби ждала очень долго, но все впустую.
Она села на пол и, прислонившись к стене, вставила острый конец осколка в замок наручника на левом запястье. Эти замки должны быть старыми, а значит, примитивными. Она рассчитывала на то, что имеет дело с простым пружинным механизмом.
Дарби крутила обломком в замке, пока острый конец не обломался. Она на ощупь собрала с пола обломки миски и заточила их о камни. Затем вставила один из них в замок и, затаив дыхание, повторила попытку.
Дарби проснулась от звона цепей. Ее собственных цепей. Они двигались.
Железные наручники впились ей в запястья, потому что кто-то потянул цепи вверх, подняв ее руки к потолку. Цепи продолжали подниматься, натягиваясь все сильнее. Оковы на ее ногах тоже ползли, скрываясь в крошечных отверстиях в полу.
Дарби схватила цепи и что было силы дернула их вниз. Она так долго оттачивала деревянные осколки, а затем пыталась открыть замки, что стерла пальцы и ладони почти до крови. Теперь кожа лопнула, и ей не удалось удержать скользкие от крови цепи. Они продолжали подниматься. Дарби столько дней провела без еды и питья, что совершенно обессилела.
Однако ее покинули физические силы, но не воля. Нет, воля и твердая решимость не сдаваться без боя оставались при ней. Она должна была сберечь силы для того мгновения, когда ей подвернется спасительный шанс.
Она повисла на руках, а ее ноги оторвались от пола.
Она закрыла глаза и попыталась дышать очень медленно, пытаясь унять учащенное биение сердца. Время тянулось медленно, и от невероятного напряжения мышцы рук, плеч и спины постепенно начинала сводить судорога. Но ей удавалось дышать ровно и сохранять ясность рассудка.
«Боль рождается в мозгу, — напоминала она себе. — Боль можно контролировать. И мне это удастся».
Дверь открылась, но она продолжала держать глаза закрытыми.
На этот раз она услышала шум шагов, остановившихся прямо перед ней. Шорох спички о коробок.
— Что ты сделала с миской? — раздался приглушенный голос. — Мы знаем, что ты ее разбила.
Она не ответила.
Шаги отдалились, остановились, затем вернулись.
— Ты бросила их в туалет! — произнес голос. — Какая изобретательность! — Тихий смех. — Открой глаза.
Она держала глаза плотно закрытыми.
— Открой глаза. — Он уже стоял совсем рядом. — Я не собираюсь повторять много раз.
Она не повиновалась. Он чиркнул второй спичкой.
Звяк-звяк. Дарби сделала судорожный вдох. Ее тело одеревенело от страха.