– Вы работаете? – перебила Ольга.
– Нет. Я работала до тех пор, пока не появились дети. Я медсестра. Мы с Сашкой поженились после того, как он два месяца отработал на практике в нашей больнице. А потом мы решили, что мне лучше не работать. Бабушек нет. Сашина мама давно умерла, а моя далеко, под Рязанью. У нее там дом, сад… Бросить все это она не может, ну а мы что ж… заставлять ее мы не стали… Да мне и не хочется на работу на самом деле. Сашкиных денег нам хватает, а я здесь, – она обвела взглядом кухню, – вполне на месте.
Мила Гольдина была красивой женщиной. Высокая, наверное, вровень с мужем, статная – не слишком худая и не слишком полная, очень уютная. Розово-белая, как кролик с корзиной на пузе.
Она говорила и говорила и, кажется, увлеклась, несмотря на весь холод, которым обдавала Ольгу еще двадцать минут назад.
Направляемая Ольгиными сочувственными вопросами, она добралась до того дня и до того вечера и в конце концов заплакала, вытирая слезы рукавом свитера.
– Дело не в том, что мы каждый день созванивались или поверяли друг другу все свои секреты. Просто мы всегда знали, что они у нас есть. Ира с Сережей. А мы у них. Они ведь очень давно женаты, как и мы, хоть мы и постарше немного… Сережка всегда говорил, что таких жен, как мы с Иркой, больше в природе не осталось, они с Гольдиным разобрали последних. А нам, дурам, это приятно было… И в отпуске, знаете, мы никогда друг другу не мешали. Пили мужики у нас не шибко, больше любили на солнце лежать и ничего не делать. – Она внезапно засмеялась сквозь слезы. – Это просто даже удивительно. Они на пляже могли день пролежать, не шевелясь и не разговаривая. Мы с Иркой и на экскурсии сбегаем, и на базар сбегаем, и с детьми в какое-то там непонятное водное поло поиграем, а эти два… лежат и лежат. Как моржи. Потом вдруг Сережке приспичит на яхте в море идти, ну они идут, а мы остаемся. Гольдина даже на эскалаторе в метро укачивает, что уж там про яхту… Потом Гольдину приспичит в ресторан, а до ресторана два часа ехать в горы. Ну, мы едем, а Мерцаловы остаются – Ирка горы не любит… Вы понимаете, да? Мы были как родные. Они нас не стесняли, мы их не стесняли… А теперь… Я даже думать боюсь, что там с Иркой. Я ехать к ней боюсь, понимаете?
– Понимаю, – тихо сказала Ольга. – Понимаю. Расскажите мне про тот вечер.
Мила вскинулась, но опытная Ольга моментально положила руку на ее стиснутый кулачок. Это было легко. Ольга Дружинина на самом деле сочувствовала Миле Гольдиной:
– Мне нужно еще раз услышать именно про вечер. Сопоставить все детали. Я не буду вас мучить расспросами про… ночь. Это мы уже знаем. Во сколько приехал ваш муж?
– Вы что? – спросила Мила, и лицо у нее изменилось. – Подозреваете его в чем-то?
– Нет, – искренне сказала Ольга. – Нет, успокойтесь. Я пытаюсь понять, кто мог убить Сергея Мерцалова. Мы все пытаемся это сделать.
Гольдину и впрямь не было никакого резона убивать Мерцалова. За ним он прожил бы всю жизнь как за каменной стеной. Он всегда был бы вторым лицом, что вовсе не так уж плохо, как кажется многим. Ответственности меньше, простора больше, а деньгами его Сергей не обижал и вряд ли стал бы обижать в будущем.
Сиамские близнецы, связанные общим кровообращением. Они удачно дополняли друг друга. Дополняли, почти не затеняя. Редкое сочетание.
Теперь, оставшись в одиночестве, Гольдин вряд ли сохранит положение не то чтобы первого, но даже и второго лица. Он хороший, талантливый врач, но и только…
– Он приехал довольно поздно, часов около… девяти, наверное. Ездил в ЦКБ, у него там операция была намечена. Потом еще в магазин заезжал, у нас еды было мало, я помню, что звонила ему на мобильный, просила привести чего-нибудь. Ну, там йогуртов, сыра. Курицу… Господи, про это тоже нужно рассказывать?
– Про все, – подтвердила Ольга.
– Ну вот, он приехал, привез очень много пакетов, я сразу же стала их разбирать, а потом мы решили чай пить. Мы всегда чай пьем, когда папа нам что-нибудь вкусненькое привозит. Он привез огромный торт-мороженое. Мы из-за него чуть не поругались. Во-первых, это дорого очень, такие штуки в “Седьмом континенте” покупать, а во-вторых, вредно. Там миллион калорий, а мы все такие… упитанные, сами видите.
– Помирились? – спросила Ольга с улыбкой.
– Да что вы, мы даже и не поругались. Так, чуть-чуть. Мы редко ругаемся. У нас полный консенсус, как и у Мерцаловых. – Мила улыбнулась доброй близорукой улыбкой. – Папа у нас генерал, а мы все строимся. Между прочим, у многих хирургов в семьях так… Они не могут не командовать, им можно только подчиняться… Или разводиться с ними…
Она оглушительно высморкалась и спросила очень по-домашнему:
– Может, еще кофейку? Ольга согласилась.
Ольге нравилась Мила Гольдина. Конечно, она сама, Ольга Дружинина, скорее бы убила мужа сковородкой, чем стала бы его слушаться. Если бы у нее был муж, конечно…
– Ну вот. Мы все уселись вокруг этого торта, чай я разлила, и тут Сережа позвонил. Это было, наверное, около половины десятого. Трубку Мишка взял в холле и оттуда ее Саше принес. Ну, мы пили чай, а они поговорили минут пять, наверное, и Саша тоже стал чай пить.
– О чем они говорили?
– Об отпуске! – не раздумывая ответила Мила. – Мы собирались в отпуск в ноябре. Как обычно, всем колхозом. А он что-то перерешил неожиданно. Сашка думал, что на него так перемена погоды подействовала. Ну, он Сашке сказал, что решил сейчас съездить, а в ноябре еще раз, если получится, или тогда Ира с мальчишками с нами бы поехали, а он бы в Москве остался…
– Точно об отпуске говорили? – осторожно спросила Ольга.
– Конечно, – подтвердила Мила. – Гольдин еще ему сказал: ну ты даешь! Мы же с тобой только что расстались, ты ни про какой отпуск мне ни слова не сказал.
– Понятно, – сказала Ольга задумчиво. – Понятно.
– Потом мы детей вымыли, уложили и сами легли.
Ну а ночью… Ира…
Она запнулась, вид у нее стал несчастный.
– Мила, – сказала Ольга проникновенно, – у меня к вам еще один вопрос. Только вы, пожалуйста, отвечайте так, как сейчас со мной разговаривали – искренне и честно, ладно?
– Ладно, – согласилась Мила, снова сморкаясь в платок. – Так о чем?
– Нам очень важно знать, что связывало Сергея и Элеонору. Вы ведь знаете Элеонору?
Бац! Ольге показалось, что она даже слышала хлопающий резкий звук. Раковина захлопнулась, створки сошлись так плотно, что за ними стало невозможно ничего рассмотреть.
– Вы простите меня, пожалуйста… Ольга, – проговорила Мила Гольдина с холодной принужденной улыбкой. – Я, конечно, знаю Элеонору. Но я не могу это обсуждать. Ни с кем. Это никого не касалось, кроме Сергея и его… семьи. Я уверена, что к… его смерти это не имеет никакого отношения.