Брин нервно крошила пальцами хлеб.
— Нет, — очень тихо проговорила она.
— Ну, не важно. Мы те, кем были всегда. Все равно. — Рон помедлил, словно неуверенный в своих словах, а потом резко подался вперед. — Знаешь, так странно. Но теперь я совсем по-другому отношусь к нему. Не так, как раньше. Я думал об этом весь день. Я все еще не доверяю ему до конца. Просто не могу. Он знает так много, чего я не знаю. И все же… Теперь я не смог бы сказать, что вовсе не доверяю ему. Он ведь пытается помочь. Нам и всем. И делает это как может.
Он ждал, что Брин согласится с ним. Но девушка молчала, глядя куда-то в сторону.
— Брин, что тебя беспокоит? Она наконец взглянула на Рона и покачала головой:
— Я не знаю.
— Быть может, то, что он сказал вчера: что, когда все закончится, мы больше его не увидим?
— И это тоже. Но есть еще что-то такое… Горец поколебался:
— А может, ты просто…
— Что-то не так, — перебила Брин и обреченно взглянула ему в глаза.
— Что?
— Что-то не так, — медленно повторила девушка. — С ним, с тобой, со всем этим походом. Но особенно — со мной.
Рон удивленно уставился на нее:
— Я тебя не понимаю.
— Я тоже не понимаю на самом деле. Я просто чувствую что-то неладное. — Она закуталась в плащ, словно желая спрятаться в его складках. — Я это чувствую уже не один день. С того самого времени, как дух Бремана вышел из Хейдисхорна и мы уничтожили Морда. Я чувствую, грядет что-то страшное… что-то ужасное. Вот только не знаю что. И еще я чувствую, за мной наблюдают; все это время за мной наблюдают, но поблизости нет никого. Никогда никого нет. И хуже всего, я чувствую, меня что-то тянет… тянет прочь от самой себя, от тебя, от Алланона. Все изменилось с тех пор, как мы вышли из Тенистого Дола. Теперь все другое, все. Пару мгновений горец молчал.
— Просто слишком много всего произошло, Брин. Хейдисхорн, Паранор, а потом Алланон передал нам слова Бремана. Это должно было что-то в нас изменить. И потом, сколько мы уже не были дома! Сколько уже бродим вдали от Дола и Ли, от всего знакомого и родного. Это тоже, наверное, причина…
— Вдали от Джайра, — печально добавила Брин.
— И от твоих родителей.
— От Джайра, — настойчиво повторила девушка и задумалась, словно сама не могла понять, почему вдруг это так важно. — Нет, не то, — мотнула она головой. — Это что-то другое, совсем не связанное с Алланоном. И с тем, что я скучаю по дому и по семье… Это было бы слишком просто, Рон. Нет, я чувствую, что-то такое во мне. В самых глубинах души. Что-то… — Она замолчала, неуверенно глядя на Рона, а потом отвернулась. — Жаль, что Джайр сейчас так далеко. Если бы он был со мной… Пусть на пару мгновений. Мне почему-то кажется, он бы понял, что со мной творится. Что именно не так. Он всегда понимал… — Брин резко оборвала себя и невесело рассмеялась. — Ну разве не глупо? Жалеть о том, что, возможно, вообще ничего не значит? И никак не поможет?
— И я по нему тоже скучаю. — Горец выдавил из себя улыбку. — И потом, он бы точно отвлек нас от мрачных мыслей. Пошел бы выслеживать Морда или что-нибудь в этом роде.
Он и сам сообразил, что сказал не то, и замолчал, пытаясь загладить неловкость.
— И знаешь, — пожал он плечами, — быть может, ничего такого и нет. На самом деле, если бы что-то было неладно, Алланон бы тоже почувствовал это. Он же все чувствует. Всегда.
Брин долго молчала, прежде чем ответить.
— Я не совсем уверена, так ли это, — произнесла она наконец. — Так ли это теперь. До сих пор ли он может…
Наступила гнетущая тишина. Брин и Рон угрюмо уставились во тьму, избегая глядеть друг на друга. И мысли их были мрачны. Горы вокруг погрузились в безмолвие, и безмолвие это давило на притихших людей, окружая их кольцом пустоты. Время шло, и казалось, вот-вот в застывший мир ворвется далекий крик ночного зверя, или хлопанье крыльев, или шелест листвы под ветром, скрип ветки, стук упавшего камня, писк насекомых… Но нет — ни единый звук не разрушил чары тишины. Ни единый.
— У меня такое ощущение, словно мы заблудились, — обронила Брин в пустоту. — И бродим бесцельно, вслепую…
Рон Ли тряхнул головой:
— Да брось ты, Брин. Мы ведь знаем, куда идем. И пока что не сбились с дороги.
— Мне надо было послушать тебя и никуда не ходить.
Горец даже опешил от такого признания. Он неуверенно посмотрел на Брин и встретился с ее настойчивым взглядом. И в глазах ее было сомнение и неизбывная усталость. И еще — страх. Горец поежился. На какую-то долю секунды ему показалось, что эта девушка рядом не Брин Омсворд.
— Я защищу тебя, Брин, — горячо прошептал он. — Все будет хорошо, обещаю тебе.
Она улыбнулась, но как-то бледно, печально, потянулась к нему и взяла его руки в свои:
— Я тебе верю.
Но в глубине ее души шевельнулось сомнение: так ли это на самом деле?
Только к полуночи Алланон вернулся в лагерь, вынырнув из мрака, — еще одна темная тень из тех, что крались ночами по Вольфстаагу. Сквозь просветы между ветвями струился серебристый лунный свет, разливаясь во тьме таинственным сиянием. Брин и Рон давно спали, завернувшись в свои одеяла. И, будто огромное мягкое одеяло, тишина накрыла спящие горы. Друид был один, словно безмолвный часовой ночи, бодрствующий страж.
Он уходил во тьму леса, чтобы побыть наедине с самим собой, чтобы еще раз подумать над тем, что должно случиться. Неизбежно. И уже очень скоро. Те слова духа Бремана прозвучали так неожиданно — так пугающе неожиданно.. И тем не менее друид был готов их услышать. С самого начала он знал, что когда-нибудь все так и будет. Но оставалась надежда, что можно еще что-то сделать, что-нибудь изменить. Ведь он был друидом и мог очень многое, почти все.
Алланон рассеянно обвел взглядом вершины гор. Теперь и битвы, закалившие его, и дороги, которые он прошел, только чтобы добраться сюда, остались позади. Это было вчера, а завтра… завтра казалось таким далеким. Но Алланон хорошо понимал: это самообман. Его завтра вот-вот наступит. Его дороги сошлись в одном месте и времени. Осталось сделать лишь пару шагов…
И сколько всего уже произошло, думал друид. Сколько сделано на этом пути. И все-таки сделано недостаточно. Алланон оторвал взгляд от гор и посмотрел на спящую девушку. Брин Омсворд. Вот от кого теперь зависит все. Конечно, она никогда не поверит в это. И не поверит, открой он ей правду о песни желаний, эльфийском заклятии. Не поверит, потому что подходит к магической силе как человек и дитя человека, а к магии неприложимы человеческие мерки. Он, Алланон, один только раз показал ей возможности силы — лишь приподнял завесу тайны, ибо большего, понял друид, девушке не вынести. Она, Брин, в своем понимании магии была еще ребенком. И взросление дастся ей трудно. Очень трудно, печально подумал друид, потому что его не будет рядом, чтобы помочь, чтобы облегчить эту ношу.