Логан хотел спросить его, как долго, по его мнению, они смогут вести такую жизнь, как сейчас. Он хотел сказать ему, что слишком опасно быть столь одинокими и беззащитными. Но он догадывался, что услышит в ответ, и чувствовал, что сказать нечто подобное — значит нанести Проповеднику обиду. Некоторые вещи следует принимать как есть, и касаться их не стоит.
— В добрый путь, — сказал Проповедник и протянул ему руку.
Логан крепко сжал ее.
— Я буду думать о вас каждый раз, когда вспомню песню.
— Тогда вспоминайте также и о том, что мы все еще верим в то, что вы делаете. Мы будем молиться за вас.
Логан перешагнул порог и, не оглядываясь, побрел в ночь.
На рассвете следующего дня Логан въехал в холмы у подножия Скалистых гор, медленно наматывая на колеса спирали горной дороги, ведущей наверх к голым остроконечным вершинам. Когда-то в этих горах лежал снег — очень давно, еще до того, как погода изменилась. Даже летом здесь сохранялась вечная мерзлота и следы зимы. Горные пики венчали шапки мягкого белого снега, и они открывались взору с расстояния в пятьдесят миль. Ему рассказывали, что вид был здесь великолепный.
Логан приехал к Проповеднику, почти раздавленный событиями, произошедшими в бывшем компаунде две ночи назад, испытывая ненависть к себе и растущий страх от того, во что он превращается. Он не сделал ничего такого, чего не совершал прежде, и не столкнулся с чем-то более ужасным, чем обычно. Его настроение являлось совокупным результатом невыносимого зрелища множества разрушенных компаундов и бесчисленных встреч с детьми, обращенными в монстров. Последние капли, переполняющие чашу. Сперва массовая резня — увы, необходимая и хорошо исполненная. Но вес бесчисленных убийств раздавил и погреб под собой его душу.
Логан совершает эти… он поискал правильное, наименее уничижительное слово… эти милосердные убийства почти пятнадцать лет. Сколько детей он убил за это время? Детей! Логан заставил себя произнести это слово. Сколько детей он убил?
Конечно, на самом деле это уже не дети. Когда он нашел их в лагере, после того, как демоны изменили их, — к тому времени они уже не были даже людьми. Но они были — и что-то отражалось в их глазах и на их лицах, когда Логан отбирал у них жизнь. О да, конечно, у него не было выбора. Он должен был положить этому конец, потому что понимал, что происходит.
Демоны производят демонов из человеческих детей.
Слезы потекли у него из глаз, и он не мог остановить их. «Все в порядке, — сказал он себе. — Ты вправе оплакивать их. Никто больше по ним не заплачет».
Но сейчас Логан также оплакивал и себя самого. Он плакал из-за того, во что он сам себя превратил. Он лучше, чем кто-либо, понимал, что если на долю человека выпадает слишком много испытаний, он меняется необратимо. Когда-то Логан стал свидетелем этому. Прежде он не верил в такую возможность. Он думал, что когда ты понимаешь разницу между добром и злом, тебя это не коснется. Он думал, что его моральные ценности давно сформировались и уже не изменятся.
Как и во многих случаях, Михаэль доказал ему обратное. Этот урок Логан не забудет никогда.
Логан ехал все утро, солнце ярким размытым пятном скрывалось за тонким экраном облаков, его свет рассеивался, просачиваясь сквозь туман, клубящийся на нижних уровнях остроконечных вершин. Температура медленно понижалась, но воздух все еще был теплым и странно сухим, даже в легком тумане. Если существовало такое понятие, как сухой туман, то это оно и было. Логан вспомнил однажды услышанное выражение — солнечный дождь, — которым, бывало, обозначали дождик, который шел при ярко сиявшем солнышке. Он хотел бы посмотреть на это.
В горах было пусто и безжизненно, даже более, чем на равнинах, — от этого Логан впадал в некое оцепенение, близкое ко сну. Чтобы не поддаваться ему, он несколько раз спел «Великую милость», повторяя наиболее понравившиеся куплеты, вместе с мелодией уносясь далеко от этих мест. Сегодня, после ночи, проведенной с Проповедником и его стариками, Логан чувствовал себе бодрее. Он хотел с головой погрузиться в это чувство и сохранять его как можно дольше.
Дорога вилась между крутыми обрывами, и Логан ехал, ведя «Лайтинг» через груды щебня и небольшие оползни. Если бы он ехал на чем-нибудь другом, то, возможно, не сумел бы продвигаться дальше — но огромные колеса и высоко расположенные оси «Лайтинга» обеспечивали машине хорошую проходимость. Теперь горы нависали над ним, огромные каменные глыбы, возносящиеся вверх, в небеса и исчезающие в облаках и тумане. Все заволокло серой дымкой, придававшей миру вокруг него неясные очертания, все исчезало и растворялось. Логан подумал, как далеко он сумеет забраться, чтобы достигнуть гребня перевала.
И почти сразу же получил ответ. За поворотом дорога попросту исчезла. Оползень обрушил на дорогу тонны камня, снеся вниз огромный кусок обрыва и уничтожив примерно пятьдесят футов дороги.
Логан подъехал поближе, остановился и вышел из машины. Обнажившиеся камни торчали перед ним, будто острые шипы; часть дорожного полотна обвалилась в пропасть. Ни объехать, ни переехать поверху. Дальше можно было двигаться только пешком — оползень образовал непреодолимое препятствие для машины.
Ему придется искать другой путь.
Здесь нет другого пути!
Знакомый голос завопил в его голове, слова резанули по сердцу лезвием бритвы и воскресили воспоминания, от которых ему некуда бежать. Он ощутил, что земля уходит из-под его ног, когда из памяти отвратительным роем выплеснулись мрачные картины.
И внезапно Логан заново пережил заключительную часть той ночи, когда он простился с Михаэлем Пулом.
Вместе с другими Логан крадется между высохшими скелетоподобными деревьями и сквозь мглистую тьму безлунной ночи, внимательно изучая Мидлайнский лагерь рабов. Мидлайн расположен на границе штатов Индиана и Иллинойс — вернее, тех мест, где они когда-то были, чуть ниже озера Мичиган.
Бывший компаунд окружен полосой открытого пространства шириной в сотню ярдов. Выродки предусмотрительно очистили землю от растительности, опасаясь нападения. Вдоль обвитых колючей проволокой заборов, окружающих лагерь, в ямах полыхают костры.
Этот лагерь рабов похож на все остальные — и в то же время сильно отличается от них. Тот самый лагерь, который Михаэль Пул всегда остерегался атаковать; лагерь, про который он как-то сказал — чтобы его взять, надо иметь армию.
Однако они здесь, и они готовятся сделать то, что он поклялся не делать.
Особых причин для этого нет. Есть другие, менее укрепленные лагеря, против которых они могли бы организовать атаку. Мидлайн выглядит чудовищно. Три огромных здания с каркасом, обшитым гофрированными стальными листами (здесь, в цехах металлургического завода, раньше был компаунд) окружены двойным рядом заборов из стальной сетки, оплетенных колючей проволокой. Рвы, достаточно глубокие, чтобы поглотить «Лайтинг» Михаэля, пересекают открытую местность за заборами во всех направлениях. Входы в здания отлично защищены, почти замурованы; двери и окна забраны решетками и закрыты ставнями. Рабы, которые здесь находятся, приведены выродками из разных мест и не выйдут отсюда до тех пор, пока их не вынесут вперед ногами. То, что здесь делают с заключенными, — хорошо известно. Этот лагерь славится как самый неприступный из рабских лагерей.