Эти слова всплыли в памяти, когда Воробышек шагнула вперед, заслоняя Сову, — стойка для стрельбы, палец на спусковом крючке. Воробышек предпочла бы иметь сейчас «Флечетт», данный ей матерью, или «Пакхэн Спрей», но оба они давно утрачены. Придется действовать продом.
— Воробышек! — Сова просила во второй раз. — Бегите отсюда!
На этот раз девочка услышала ее, но не обратила внимания на слова. Ее глаза сосредоточились на гигантской многоножке. Она видела, как стремительна эта тварь, как быстро она умеет атаковать. Чейни удавалось довольно долго избегать ее челюстей, а Воробышек не такая быстрая и проворная, как Чейни. У нее, возможно, будет только один шанс атаковать тварь, и она должна его хорошенько просчитать. Нужно найти нечто такое, что даст ей преимущество — понять, в чем слабость врага или как обойти его внушительную защиту. Целиться в ноги — это едва ли замедлит движение монстра, ведь их слишком много. Тело покрыто панцирем от головы до хвоста, так что даже громадные челюсти и немалая сила Чейни не смогли принести многоножке серьезного ущерба.
«Ты должна найти слабое место в защите врага и бить туда», — так всегда говорила мать.
«Глаза!» — внезапно поняла Воробышек. Глаза твари выглядели уязвимыми. Но эту догадку надо было проверить, и если она ошибается — скорее всего, расплатой за ошибку будет смерть.
Воробышек попыталась сдвинуться с места и не смогла. Она ощутила, что просто корчится от страха.
Многоножка тем временем собиралась нанести последний удар Чейни, которая обмякла на полу у стены, все еще пытаясь приподняться. Шкура собаки пропиталась кровью. Времени для страха не оставалось. Воробышек боком проскользнула к противоположной стене, подальше от Совы и Белки, стараясь не привлекать к себе внимания.
Она заметила, что панцирь насекомого состоит из наползающих друга на друга участков, образуя перехлестывающиеся пластины. Пластины были рассчитаны на защиту от лобовой атаки. Но если бы она смогла подобраться к твари сзади или даже сбоку, у нее появилась бы возможность протиснуть прод между пластинами и поразить мягкие внутренние ткани насекомого. Наверное, этого будет недостаточно, чтобы уничтожить монстра, — но больше Воробышек ничего не могла придумать.
К сожалению, она не такая большая и сильная, как ее мать. И у нее нет такой сноровки и опыта. Ей только тринадцать лет. Но она дочь своей матери — и поклялась, что мать будет ею гордиться.
Воробышек сделала глубокий вдох и прицелилась в затылок твари, обеими руками сжимая рукоять. Указательный палец прилип к спусковому крючку. Многоножка заметила приближение девочки и обернулась к ней, просветы на ее панцире, через которые надеялась атаковать Воробышек, сомкнулись как лезвия ножниц. Ужасные челюсти распахнулись, а усики вытянулись наподобие щупальцев. Воробышек в отчаянье приставила ствол к ее голове, пытаясь поразить глаза твари, но усики отвели удар в сторону. Однако даже при этом выстрелы прода произвели значительный эффект — огромное тело насекомого содрогнулось от электрического разряда. Воробышек выстрелила еще раз и еще раз, но так и не смогла попасть в щели между пластинами. В конце концов одна из длинных ног твари отшвырнула ее в сторону. Лицо и руки девочки окрасились кровью от порезов.
Мгновение спустя тварь подскочила к ней, и Воробышек мысленно простилась с жизнью.
Внезапно рядом оказалась Чейни, все-таки вставшая на ноги и атаковавшая многоножку с другой стороны стремительным наскоком на уязвимые ноги, рвя и кусая их в приступе бешенства. Многоножка не ожидала нападения, она повернула голову, разевая пасть и собираясь добить старого противника. При этом пластины со стороны Воробышка разошлись в стороны. Теперь девочка не упустила представившейся возможности. Она вскочила на ноги, быстро впихнула прод как можно глубже в открывшуюся на затылке твари щель и нажала на спусковой крючок, выпуская полный заряд.
Многоножка судорожно дернулась словно ее шлепнули гигантской ладонью, и Воробышек увидела между пластинами вспышки от электрических разрядов. На нее пахнуло отвратительным запахом горелого мяса. Чейни вновь лежала на полу, спиной к стене, силы ее иссякли. Но многоножке было уже не до Чейни. Она потеряла интерес ко всему, кроме желания избавиться от прода, который застрял у нее между пластинами.
Воробышек не стала ждать. Пока тварь билась на полу, пытаясь извлечь прод, она метнулась к запасному проду, который лежал у стены рядом с Совой, активировала его и выстрелила снова. На этот раз это было даже более опасно, поскольку тело многоножки тряслось и размашисто дергалось — нервная система твари вышла из-под контроля. Один неверный шаг, и Воробышка пронзят шипы. Но теперь девочка не собиралась отступать. Она не замечала ударов, наносимых ей длинными ногами твари, не ощущала крови, застилавшей ей глаза, и боли, терзавшей ее тело. Воробышек нашла промежуток между пластинами в утыканном шипами теле и вновь всадила туда прод. Многоножка немедленно отреагировала, забившись в агонии. Ударилась о стену, какое-то время дергалась в конвульсиях, а потом затихла.
Воробышек стояла посередине комнаты, в ушах звенело, ноздри забивал запах смерти. Стены и пол заливала кровь. Девочка сжала губы, борясь со слезами, норовившими выкатиться из ее глаз. Она не заплачет.
«Я сделала это, мама!»
Воробышек бросилась к Чейни, встала на колени, с яростью разглядывая раны, покрывавшие тело собаки. Потом Воробышек осознала, что к ней на кресле подъехала Сова вместе с тесно прижавшимся в женщине малышом. Девочка поместила большую голову собаки себе на колени, гладила руками косматый мех и вновь и вновь звала ее.
— Чейни, Чейни, пожалуйста, не умирай! — просила она.
Вот такую картину застали Ястреб и остальные, когда несколько минут спустя ворвались в помещение.
Немедленно стало ясно, что одними мольбами жизнь Чейни не спасти. Многоножка сильно покусала собаку, и ее организм пропитался ядом. Сова делала все возможное, промывая и прочищая раны, вводя антитоксины, замедляющие или прекращающие распространение болезни. Но даже при этом состояние собаки постепенно ухудшалось. Раны были слишком многочисленны, а яд проник глубоко. Жизнь Чейни висела на волоске и постепенно угасала.
Ястреб сидел с ней в темноте подземелья и держал ее голову, чтобы собака чувствовала его близость. Чейни находилась в сознании, но никак не реагировала на окружающее. Ее взгляд был стеклянным и мутным, дыхание частым и хриплым, а силы почти полностью иссякли. Она едва признала Ястреба. Ястреб ничего не мог сделать для четвероногого друга, но отказывался оставлять его даже на минуту. «Это моя вина, — укорял он себя. — Я был слишком беззаботен. Я пропустил мимо ушей все знаки, предупреждавшие о надвигающейся опасности. Я оставил плохо защищенным свой дом. Я много раз ошибся, и за мои ошибки расплатилась Чейни».
Наступила полночь, в подземелье царила тишина, и остальные Призраки спали. Они разрезали многоножку, перетащили ее части в спальню Совы, где был пробит потолок, и заперли там. Завтра им придется искать новое жилье — но сегодня ночью уже поздно что-либо предпринимать, да и вымотались все до предела. Большинство ребят оставались с Чейни до тех пор, пока Ястреб не велел им отправляться спать. Воробышек сидела с ней, пока не свалилась. Как она смогла защитить Сову и Белку от такого чудовища — вот что Ястреб никак не мог понять. Он знал, что Воробышек — стойкая девочка с сердцем воина, что она ничего не боится, — но не мог взять в толк, как она пережила это сражение. Даже с помощью Чейни. Нет, это было невероятно.