Вслед за Геннадием Ивановичем Марина побрела по проходу и вскоре выбралась на волю, оставив позади общепитовские запахи и звон тарелок.
Курить на лавочке возле ореховых дверей она не стала. Решение было принято, а Федор Тучков мог в любую минуту заявиться на эту самую лавочку и изменить ее решение.
Как же так получилось, что лошадь сбросила Вадима, да еще так, что он… погиб? Никого не сбрасывала, а его сбросила! Что за странная и непонятная вещь — судьба?! Откуда она берется и куда утаскивает людей, хоть бы даже в нее и не верящих?
Санаторий был как будто пришибленный — гуляющих почти нет, а те, что есть, унылы и неразговорчивы. Две черные «Волги» и «Скорая помощь» с грязными боками стояли перед крыльцом, почти под портиком с монументальными колоннами в стиле сталинского ампира. Раньше машины никогда сюда не подъезжали.
Марина обошла здание, и ноги сами принесли ее к обрыву, к тому месту, где все случилось. Там еще толпился народ, хотя бедолагу Вадима давно унесли и следов никаких не осталось, кроме утрамбованного конскими копытами песка. Марина заглянула вниз — во-он там он упал, а потом огляделась.
Идеальное место для убийства, сказал кто-то внутри ее. Впереди обрыв, а позади лес. Лошади идут по самому краю. Наверное, катающимся нравится — острые ощущения! Чувствуешь себя лихим казаком из войска Степки Разина, который не боится ни бога, ни черта с дьяволом, скачет себе по кручам, помахивает нагаечкой, насвистывает лихую разбойничью песню!
Внизу лежала Волга, широкая и быстрая, а на той стороне красные горы возвышались почти до неба, и запыленный грузовичок лез вверх, натужно ревел мотором, звук доносился едва-едва, как будто во много раз уменьшенный. Марина знала, что на той стороне пристань, где бабы ведрами продают очень вкусную вишню «владимирку», бордовую и сладкую, и еще воблу, пахнущую смолой и солнцем, и еще красную смородину — здесь говорят «смороду».
Идеальное место для убийства, только как? Как убить?! Как заставить лошадь — обученную, смирную, не какого-то там мустанга, как выразился Федор Тучков, — сбросить человека? Испугать? Марина стояла в двух шагах и знала, что никто и ничем лошадь не пугал. Сделать больно? Да, но никто — никто! — не приближался к лошадям.
Из-под горы кто-то поднимался, Марина видела только кепку и равномерно двигающиеся ноги в грязненьких джинсах. Хватаясь руками, человек влез на обрыв и оказался нос к носу с Мариной — худой, жилистый, с загорелым, как будто копченым лицом.
Это он, вспомнила Марина. Он вел под уздцы первую лошадь, когда все случилось.
Человек взглянул на нее, и она, уже решившая, что сейчас непременно его о чем-нибудь спросит, прикусила язык.
Во-первых, человек оказался девчонкой — лет шестнадцати, не больше. Во-вторых, у нее были замученные и очень несчастные глаза.
Она прошла было мимо, но потом оглянулась:
— Курить есть?
Марина торопливо полезла в рюкзак и достала пачку:
— Вот.
Девчонка неловко вытащила сигарету жесткими, как будто негнущимися пальцами и сунула в рот.
— Он ни в чем не виноват, — вдруг сказала она.
— Вадим? — удивилась Марина.
— Да не Вадим, а Мальчик! Мальчик сбросил этою мужика, но он ни в чем не виноват!
— А… разве говорят, что виноват?
— Нет! Только я же вижу, как на меня все смотрят! Они думают, что это я виновата или Мальчик! Я, может, и виновата, а Мальчик ни в чем не виноват!
— Ну, конечно, нет, — успокоительно сказала Марина, — это просто случайность.
— Да, случайность! У нас конь в жизни никого не сбрасывал! И я! Я же не могла сразу! Да и что я?! Держать мне его, что ль, было?! За штаны, что ль?! Ну не можешь в седле сидеть, или боишься, или, может, настроение плохое, ну тогда и не садись в седло — зачем? А Мальчик виноват! Никто не виноват! А его, может, продадут теперь, а это самый лучший конь!
— Ты успокойся, — сказала Марина, вспомнив своих студентов. — Пойдем на травке посидим. Хочешь?
Девчонка отрицательно мотнула головой, но поплелась за Мариной «на травку» и уселась, по-турецки скрестив босые ноги. Джинсы задрались, и открылись грязные щиколотки.
Марина тоже закурила, искоса осторожно поглядывая на собеседницу. Спрашивать в лоб нельзя. Придется в обход.
— Ты… давно работаешь?
— Как работаю?
— С лошадьми?
— Да я всю жизнь с лошадьми! Я родилась в конюшне!
— Как это?
— Ну так. Маманя меня родила, считай, на конюшне. Она тренером была, а до того наездницей. Знаменитой, между прочим! Сейчас на пенсии, и все равно возле лошадей, каждый день приходит то на плац, то на конюшню! Хитрая — вроде бы ко мне, а сама к лошадям!
Тут девчонка засмеялась, и стало понятно, что ей нравится, что «маманя» каждый день приходит «к лошадям».
— Как тебя зовут?
— Зоя, а вас?
— Марина. Можно Марина Евгеньевна, если тебе удобней.
— Не, не удобней. На конюшне все на «ты». Вон Володька. Он мне в деды годится, а я его — Володька да Володька. И все так, потому что удобней.
— Ну, конечно, — согласилась Марина.
Они помолчали. С Волги несло крепким и теплым ветром, шелестели листья, в траве качались головки цветов. Пробежал деловитый буксир, крикнул сиплым голосом.
— Это «Ермак», — сказала девчонка равнодушно. — Он в Астрахань бежит.
— Зачем?
— Как зачем? За баржой. Он баржу таскает до Нижнего, а бывает, что и до Ярославля.
— Откуда ты знаешь?
— Да у меня отец капитан! Только он на «Смелом» капитан, на Каспий ходит. Я не только этих, я всех, кто тут ходит, по голосам знаю. Даже катерки. Раньше меня отец с собой брал, а теперь я не хожу.
— Почему?
— А лошади? — удивилась девчонка. — Как же мне уйти?
Действительно, подумала Марина. Как же уйти, если лошади ждут?
— Слушай, — помолчав, спросила она, — а как это вышло, что Мальчик его сбросил? Или он такой… с характером?
Девчонка моментально насторожилась, даже перестала совать в рот сигарету. Она так курила — сунет сигарету в рот, подержит и вытащит. Видно, противно ей было и непривычно.