Она прижалась к нему и взглянула в лицо:
— Увезти из Слита? Вы слышали, что я сказала. Он ни за что не уедет, когда сюда пришла беда.
— Он ничего не может поделать с этим.
— Он должен помочь людям. Он их духовный поводырь.
— Местным жителям? Большинство из них не знает о призраках.
— Неужели вы так слепы, Дэвид? Вы не смотрели в их лица, не видели страх в их глазах? Они знают,что в Слит пришло что-то страшное.
Ему припомнились слова маленького ирландца: здесь витает зло.Фелан был прав, и Грейс тоже. Зло, его предчувствие, проникло повсюду, и касалось всех, кто жил в Слите или рядом. Эшу не было нужды смотреть в их лица, слушать их рассказы, — а вероятно, в Слите было немало тех, кто предпочитал держать свои привидения при себе, из страха или в замешательстве, — и чтобы убедиться в этом, не было нужды проводить проверки с камерами и термометрами. Он ощущал таящееся здесь зло так же отчетливо, как и Грейс сейчас в своих объятиях.
— Я верю, Грейс. Что-то происходит здесь, что-то такое, чего я не понимаю, но инстинкт говорит мне, что нужно держаться отсюда как можно дальше.
Эш почувствовал, как она напряглась.
— Вы уезжаете?..
— Если вы уедете тоже.
— Вы знаете, что я не могу.
— От этого нет защиты.
— Почему вы так говорите? Из-за того, что случилось с вами в Эдбруке?
Он замолчал, но Грейс настаивала:
— Это осталось в прошлом, Дэвид. Кроме того, тогда вас тяготило чувство вины, и от этого вы были так уязвимы.
Он отстранился от нее, чтобы можно было ее видеть.
— Откуда вы знаете?
— Вы сами сказали мне тогда вечером. В ресторане.
— Нет. Нет, не говорил. Я ничего не упоминал о...
— О Джульетте? Это еще одно, что я чувствую в вас, нечто относящееся к сновидению. Вина, связанная с гибелью сестры, и она по-прежнему тяготит вас, да? Пожалуйста, помогите мне понять, почему?
— Сейчас это не важно. Сейчас хватает других забот.
— Вы остаетесь?
— Я не говорил, что уезжаю.
Она вновь прижалась к нему и положила голову ему на грудь.
Его рука гладила ее волосы, пальцы ласкали шею.
— Однако меня тревожит еще кое-что, — сказал Эш. — Мне нужно узнать, зачем ваш отец пытался уничтожить церковные записи.
И снова она напряглась:
— Я не думаю...
— Вы видели их, — перебил он. — Бумаги были разорваны, книги разодраны на части.
Грейс чуть заметно покачала головой:
— Он мог не знать, что делает. Доктор Степли говорит, что у отца могло быть помрачение; возможно, так оно и было.
— Сомневаюсь. Думаю, он боялся, что мы можем что-то обнаружить в записях.
— Чепуха. Что в них скрывать?
— Вот это нам и надо выяснить.
Она обняла его крепче и сказала:
— Я рада, что вы приехали помочь нам, Дэвид.
Эш взял ее за подбородок и приподнял его. Большими пальцами он вытер слезы из уголков ее глаз, а потом нагнулся к ее губам. Движение было нерешительным, неуверенным, словно Эш боялся отказа, но Грейс подалась ему навстречу. Ее руки скользнули вокруг его шеи и притянули к себе, так что их губы встретились.
Поцелуй был глубоким, и Эш ощутил его влажность. Он обнял Грейс плотнее, прижав все ее тело; она мягко прильнула к нему, ее губы приоткрылись ровно настолько, чтобы красть его дыхание; и вдруг его чувства бешено закружились, так что мысли спутались, смешались с ее мыслями. Это был тревожный и тем не менее чудесный момент, — момент смятения и восторга, — и восторг был взаимным. Поцелуй, интимное общение превратились в нечто большее, чем физическая близость.
Когда объятия стали крепче, его охватило чувство легкости, а сознание обоих словно слилось, как и их тела.
Он парил в ней, а она в нем; их мысли и чувства перемешались, стали частью другого сознания. Эш проник в глубины ее души, в ее ощущения, ее тайны — и знал, что она так же проникла в него. Он коснулся ее эмоций, ее страстей, — и его ошеломила сила ее желания.
И Грейс с радостью приняла его, в замешательстве, но и в восторге от вторжения, — и в свою очередь проникла в его сознание, свободно блуждая там, впитывая его мысли и чувства. Она нырнула глубже, в его подсознание, настороженная темнотой, но без страха. Она прошла через вуаль, которая была всего лишь тенью души, вздрагивая от всякого впечатления, но не в состоянии вернуться назад и не желая этого. И вдруг она оказалась внутри мрачных, хмурых стен Эдбрука.
И там были двое мужчин, эфирные духи, плывущие через ее — и его! — сознание. И девушка, — прекрасное видение с длинными темными вьющимися волосами и глазами, исполненными страсти, но и насмешки. Эта мысль проплыла, а за ней возник устойчивый образ девочки, ребенка, со злобной улыбкой и белой, как алебастр, кожей. Девочка, такая юная, и одновременно такая старая, так разложившаяся душой,—Грейс поняла, что это сестра Дэвида, Джульетта. И, осознав это, Грейс открыла глубочайшую тайну Дэвида.
Грейс ощутила ярость девочки и увидела, как она пошатнулась, заскользила, — и вот она падает в черную, как деготь, реку. Кружащиеся воды подхватили девочку, та бьется в пенящихся струях, а мальчик, которым был Дэвид, пытается дотянуться до нее, но его кидают и швыряют ужасные силы; его ум полон стыда, и мальчик кричит от страха.
Оба наблюдали — Грейс и этот мальчик, — как Джульетта уступила в своей борьбе с разъяренной водной стихией, и ее глаза, так широко открытые, такие испуганные, медленно утратили свой блеск, помертвели. И Грейс ощутила, что мальчик винит себя за смерть девочки, думает, что это он убил ее. Но это было не так! Девочка сама упала в воду, а он пытался спасти ее!
Джульетта уплыла, как обломок кораблекрушения по бурным волнам, потеряв одну туфлю и один белый носок, сорванный, как и ее жизнь, водной стихией, и оставив Дэвида тысячекратно проживать эту смерть.
Они стояли в комнате, их тела были неподвижны, в то время как стены вокруг словно закачались и закружились. Губы обоих были все еще прижаты друг к другу — на самом деле прошло всего несколько мгновений с тех пор, как они соприкоснулись, но время потеряло свое значение в этом единении душ.
Эш заблудился в калейдоскопе понятий и образов и упивался ими, хотя свою роль играл и трепет, ибо никогда еще Эш таким образом не получал доступа 6 чужое сознание. Он вздрагивал от ее эмоций, — таких сильных, таких всеобъемлющих, — но с радостью поддавался им. Он позволил себе уступить этому деликатному и утонченному вторжению, и в то время как она проникала в его мысли, он еще глубже погружался в ее.
И когда он погрузился в самую ее глубину, то услышал тонкий голосок, и этот голос принадлежал Грейс, не теперешней Грейс. Это была детская жалобная мольба, но ее источник был неясен; почему-то Эш не мог направить к нему свои мысли.