Когда хоровод вдруг прекратился и все застыло, тишина показалась такой же пугающей, как дребезжание вначале.
А когда Джинти обернулся к жене и открыл рот, чтобы что-то сказать, одна из безделушек Розмари, фигурка якобы восемнадцатого века, пробила стекло серванта и пронеслась через комнату.
На этот раз Розмари не удержалась от визга, потому что фигурка пролетела всего в дюйме от ее уложенных, обесцвеченных волос. Штуковина с размаху ударилась о стену рядом с задернутой занавеской и, разлетевшись на куски, упала на пол. От визга жены Джинти съежился и в изумлении уставился на разбитое стекло серванта.
Набрав в грудь воздуха, Розмари повернулась к мужу.
— Это все ты! — завопила она, и его изумление сменилось ужасом. — Ты и все эти... — Она возмущенно махнула рукой к окну, — ...прочие.
— О чем ты говоришь, женщина? — Он недоуменно покачал головой.
— Сам понимаешь! Черт возьми, ты сам прекрасно понимаешь!
Круглое лицо Джинти побледнело, на щеках и носу проступили красно-синие вены. О Господи, неужели она права? Такие штуки происходили в Локвуд-Холле... Господи, нет, это совершенная чепуха. Он участвовал в этом, но не верил. Это было вроде деревенской традиции, да, тайной, но не причиняющей никому никакого вреда. Всегда на следующий день он трясся от страха и ничего не помнил, только какие-то обрывки, куски дурацкой церемонии, глупое пение, напяливание древних одежд. Вроде масонов, так же безобидно. Но откуда знает Розмари? И чтоона знает?
Джинти закрыл лицо руками, потому что мимо просвистела еще одна безделушка из разбитого серванта. Розмари нырнула за мягкий подлокотник кресла, схватившись руками за волосы, когда статуэтка — двое возлюбленных на ложе любви — ударилась о занавеску и разбила окно за ней.
— Как ты мог? -заорала Розмари, рискнув снова поднять голову.
Почему она ругает его? Она не можетничего знать.
— Не будь такой дурой! — заорал он в ответ.
Розмари соскользнула на пол, опасаясь новых летящих предметов. Зачем он прикидывается? Последние несколько часов они просидели взаперти в своих комнатах в гостинице, потому что в деревне происходило что-то нехорошее, и оба знали это. Но он знал больше и не хотел признаваться! Как только Слит окутало этим ужасным туманом, Розмари почувствовала, что что-то здесь не так. Что-то в этом напоминало предупреждение — нет, как это называют? Знамение! Да, знамение! — что сейчас случится что-то мерзкое. И забавно, что нечто подобное ожидалось, какая-то мерзость уже давно назревала, и не одна она, Розмари, чувствовала это.
В тот день никто не вышел на работу, и ни один посетитель даже не переступил порог бара. Позже, после полудня, Розмари пыталась дозвониться до кого-нибудь в деревне, а когда обнаружила, что номер за номером не отвечает, ее охватил панический озноб. Она так испугалась, что не осмелилась выйти и постучать кому-нибудь в дверь. Том был так же встревожен — нет, может быть, даже больше, потому что участвовал в этом, он явно участвовал в этом, черт бы его побрал! — он затолкал ее в комнату наверху и заперся там вместе с ней. Даже через некоторое время, услышав движение в коридоре, он не дал ей выглянуть, — а честно сказать, ей и не было так уж любопытно. Розмари вспомнила предыдущую ночь, ту свистопляску в спальне, и содрогнулась.
— Сволочь! — сказала она мужу.
Что-то защекотало ее пухлые ноги в чулках, и, взглянув вниз, Розмари увидела, что ковер, покрывавший большую часть пола в гостиной, колышется, словно по полу дует ветер.
Розмари поднялась на ноги и переместилась на другую часть ковра в стремлении убежать от таинственно катящихся волн.
Она чувствовала, как толстый ковер пытается подняться под ногами, но не позволял ее вес; волны просто распространялись вокруг, расходясь во все стороны и относя мебель к краям.
Том Джинти был упрям, его мозг отвергал происходящее вокруг, но глаза настаивали, что все это вполне реально. Занавески хлопали, словно в разбитое окно врывался ветер. Часы на камине как-то нелепо, ни с того ни с сего начали со звоном отбивать время, хотя обе стрелки находились далеко от какой-либо цифры. Картина на стене — охотничья сцена, полная красных камзолов, лошадей и гончих, — неожиданно упала на пол. Старый чай в чайнике захлюпал, выливаясь из носика, и еще одна чашка, на этот раз вместе с блюдцем, свалилась с края стола. Цветастый диван начал раскачиваться туда-сюда, разбрасывая подушки по ковру. С телевизора вдруг соскочили лампа и фотография.
Розмари потеряла равновесие и снова стояла на коленях. Ей повезло, потому что остатки стекла в серванте и в окне напротив ни с того ни с сего вывалились и по комнате засвистели осколки, большие и маленькие. Занавески были изрезаны в клочья и раздвинулись, а из серванта вместе с осколками вылетели статуэтки, стеклянные фигурки и украшения. Смертоносная шрапнель встретилась прямо над центром комнаты, именно там, где стоял хозяин «Черного Кабана».
Наибольший ущерб ему нанесли стеклянные осколки, хотя свою лепту внес и фарфор. Удивленный крик Джинти перешел в хрип, когда осколок стекла рассек ему горло. Рана была не так глубока, чтобы мгновенно убить, и Джинти инстинктивно вскинул руки, защищая глаза, но когда Розмари снова подняла голову, то увидела, что верхняя часть его тела, как подушечка для булавок, утыкана крошечными острыми осколками, напоминающими кинжалы. Люстра, как маятник, раскачивалась над головой, и в ее бликах одежда и тело Джинти то освещались, то опять затенялись. Розмари истерически что-то бормотала, в то время как сам Джинти, оставаясь совершенно неподвижным, хотя и травмированный, по-прежнему держал исколотые руки у глаз, а хрип в горле превратился в бульканье.
Боль вызвала у него шок, и Джинти двигался скованно, как робот. Он опустил руки и, не веря происходящему, посмотрел на жену. Розмари кричала уже давно, но теперь крик вырвался с новой силой, потому что гротескная версия проколотого, окровавленного и страдающего от множества ран мужа напугала ее больше, чем кутерьма движущихся вещей. Позже к ней вернулась интуиция, и, возможно, даже смутные, но тревожные предчувствия, которые, она знала, были и у других — о, никто о них не упоминал, все держали их при себе, боясь, что окажутся одиноки в своих мыслях, что это может быть какое-то ползучее слабоумие; но Розмари видела по лицам, по встревоженным глазам, по скованным манерам: страх увеличивался с каждым днем. И тайное, долгое время скрывавшееся, как метастазы рака, как неприметная, но смертельная болезнь под внешне благополучной оболочкой, — наконец проявилось. Одно из этих проявлений стояло сейчас перед ней с миллионом стеклянных осколков, торчащих из изуродованного, напоминающего опухоль тела.
Том Джинти сделал неуверенный шаг к жене, и Розмари снова закричала и отшатнулась. Между ними никогда не было настоящей любви, первоначальная нужда в близости очень скоро сменилась терпимым отношением друг к другу, которое в конце концов перешло во взаимную неприязнь, — и Розмари трудно винить в том, что она бросилась прочь от окровавленного монстра, бывшего ее мужем.