Викарий вошел в ворота и остановился посмотреть на древнюю колокольню. Высокой она не была, едва достигала вершин старых деревьев, но воспаряла ввысь вопреки земному притяжению, словно могла прорваться в небо и через воронку, в виде которой она сконструирована, накормить души верующих. Он ощутил на себе влияние ее духовной дерзости и воспрял сердцем. Сомнения — это часть служения, и если бы не было сомнений, то никто бы не искал ответы на свои вопросы, не преодолевал бы препятствия, а это те тесты, по которым судят людей. Пришло время испытаний, и, когда они закончатся,он укрепится в вере, окончательно приемлет Бога.

Маленькая церковь всегда внушала ему оптимизм, и именно поэтому он приходил сюда ранними утрами. Ему необходимо было избавиться от дурных ночных мыслей, если он хотел прожить еще один день, а час, проведенный у алтаря, помогал ему воздвигнуть ограждение вокруг себя. Он шел по узкой, посыпанной гравием тропинке между надгробиями, избегая смотреть на затененные участки, и только когда он дотронулся до металлической дверной ручки, услышал, будто кто-то скребется неподалеку.

Медленно он повернул голову в том направлении, откуда доносились звуки, и холодок любопытства пробежал по его спине. Похоже было, что скребли землю, что кто-то рыл ее. Это мог быть только зверь, потому что эти звуки не имели ничего общего с уже давно ставшим привычным шумом лопаты, роющей землю, и глухим стуком падающих комьев земли в могилу. Перекопанная грязь служила вечной преградой. Он едва не подпрыгнул, услыхав треск сучьев.

Его охватил страх. Он сошел с крыльца и пошел по дорожке, стараясь ступать громче, чтобы предупредить того, кто прятался за церковью, о своем приближении, чтобы у него было время сбежать, пока он не нашел его.

— Кто здесь? — крикнул он, и на несколько мгновений воцарилась тишина. Потом шум возобновился.

Викарий дошел до угла. Здесь уровень земли резко понижался, и каменные ступени вели на заросшее травой кладбище. Отсюда он увидел разрытую могилу.

Всего день назад похоронили миссис Уилкинсон, а теперь в могильном холме зияла круглая дыра, вокруг которой как попало была разбросана земля. Скрип дерева заставил его предположить худшее.

В ярости он сбежал по ступенькам. Какой зверь посмел залезть в могилу в поисках пищи? Когда он очутился у края дыры и заглянул внутрь, то закричал от ужаса.

Перед ним была широкая глубокая нора с крутым спуском, на дне которой он увидел множество извивающихся, покрытых черной шерстью зверей. Сначала он их не узнал, потому что в норе было темно, солнце еще не вышло из-за деревьев, но постепенно он стал различать отдельных зверей. Но и тут он еще не вполне удостоверился. Один зверь отделился от остальных. Его пасть была забита сухим мясом, и он стал карабкаться по спинам других подальше от середины ямы. Но в то мгновение, пока дыру еще не закрыли, викарию удалось заглянуть в гроб. Увидя белые кости, торчащие во все стороны, вылезающие из разодранной плоти, он упал на колени, и его вырвало желчью на копошащуюся массу внизу. Ему хотелось бежать от этого ужаса, но все его тело содрогалось в жестоких конвульсиях, и он не мог подняться и цеплялся за взрыхленную землю. Теперь он их узнал — это были гарпии его совести, которые явились мучить его, чтобы он знал: смерть не может быть священной, а тело может подвергнуться осквернению и после смерти.

Преподобный Мэттьюз не обратил внимания на других крыс, которые прятались в густой траве, за деревьями, за могилами и, не издавая ни звука, черными злыми глазами следили, как он вошел на церковный двор, как направился дальше по тропинке, и они окружали его ползком, не высовываясь из травы. Он не знал, что они все ближе и дрожь нетерпения сотрясает их тела. Прошли долгие секунды, пока он сообразил, что происходит, после того как первый зверь укусил его за лодыжку и принялся неторопливо и деловито терзать его плоть.

К тому времени, как он закричал и замахал руками, чтобы оттолкнуть крысу, было слишком поздно, ибо другие крысы уже бросились на него, рвали когтями и зубами его тело, потом повалили и сбросили в яму к своим собратьям, обрадовавшимся свежему теплому мясу и потокам живой крови.

В последнем усилии, внушенном ему ужасом и пересилившем боль, он сбросил крыс с ног и попытался выползти наружу, но длинные черные тела навалились на него и стали заталкивать обратно, а наверху его ждала точно такая же стая, может, еще больше числом. Он судорожно цеплялся за траву, и крысы без особых усилий откусывали ему палец за пальцем своими острыми как бритва зубами. И он соскользнул обратно, попал ногой в гроб, осел на останки старухи.

Одна из крыс спрыгнула за ним вниз, и несколько мгновений он смотрел в черные глаза и на розовый подвижный нос всего в нескольких дюймах от его лица. Крыса уселась на него, вцепилась в него когтями, потом рядом оказалась другая, вся яма заполнилась извивающимися дерущимися тварями, в чьем визге потонули его стоны. Он не понимал, почему так долго не умирает, ведь он уже чувствовал, как крысы поедают его внутренности, а одна, проложив себе дорогу под ребрами, пировала на его сердце. Почему он еще не умер? Боли не было. Или она была слишком сильной, и он перестал ее чувствовать? Почему он еще удивляется, задается вопросами, мучается сомнениями? Сейчас он обязательно узнает ответ. Однако никаких открытий не последовало. Он только знал, что его едят. Потом понял, что его тело умерло, и только его мысли еще живут, а потом...

Крыса ела его мозг, она засунула острую морду в череп и откусывала куски, которые больше не функционировали, больше не оставалось рецепторов, которые воспринимали бы импульсы, и они угасали сами собой.

Солнце, вставшее над деревьями, залило светом церковь, двор и кладбище, но ни одна птица не запела, приветствуя его. Лишь откуда-то из-под старого здания доносился тихий шорох. Но вскоре и он затих.

Глава 7

Пендер устал. Вместе с главным лесничим Денисоном они объездили сегодня утром весь Эппинг-форест, побывали на фермах, в частных домах и государственных учреждениях. Они искали следы, оставленные крысами, и расспрашивали местных жителей. Большинство имело дело с грызунами в разное время, но ничего серьезного обнаружить не удалось.

Лег он поздно, встал рано и, обдумывая результаты вчерашнего совещания в заповеднике, от разочарования чуть не прокусил нижнюю губу. Он знал, что Стивен Говард уже давно больше бизнесмен, чем ученый, но не понимал, до какой степени. Заведующий научной частью «Крысолова» терпеливо выслушивал разгоряченных спором Пендера и Уитни-Эванса и, не меняя выражения лица, время от времени кивал то одному, то другому, почти не высказывая собственного мнения. Очень скоро Пендер сообразил, что Говард ждет, как на все это будет реагировать Торнтон, и не желает выдавать свои мысли раньше личного секретаря. Ему уже приходилось наблюдать такое поведение Говарда на совещаниях в присутствии начальства, и оно всегда его забавляло, но сейчас речь шла о гораздо большем, чем личные амбиции, и Пендер выходил из себя от злости. То, что Уитни-Эванс и Торнтон все обсудили еще до совещания, стало очевидно, когда личный секретарь предложил не пороть горячку и запретил широкомасштабные операции до получения убедительных доказательств наличия в лесу черных крыс.