Джули вышла с подносом из кухни и стала подниматься по лестнице в спальню. В темноте она оступилась, и молоко выплеснулось на поднос. Она мысленно прокляла скаредность старика. В доме повсюду царил унылый полумрак, ибо он настаивал, чтобы Джули экономила на освещении. А когда какая-нибудь лампа перегорала, получить разрешение на покупку новой стоило немалых трудов. Он скрупулезно проверял каждый предъявленный ею счет, причем внезапно при этом оживлялся и его беспомощность таинственным образом исчезала; несомненно, он подозревал, что Джули его обманывает, а список ее еженедельных расходов считал вымыслом от начала до конца. Коварный старый пердун! Только за микстуры и пилюли, которыми она его пичкала, он готов был платить без всяких возражений и считал, что в них залог его жизни.
Когда она вошла, Бенджамин посмотрел на нее слезящимися старческими глазами из-под высоко натянутого одеяла. Приспустив его под подбородок, старик улыбнулся беззубым ртом.
— Благослови тебя Бог, Джули, — сказал он, любуясь тем, как она ловко закрывает дверь своим широким задом. — Ты чудесная девушка.
Она подошла с подносом к кровати и подвинула лампу на маленьком столике, чтобы освободить место. Все тени в комнате покачнулись и заняли новое положение.
— Ну вот, — сказала она, тяжело опускаясь на край кровати. — Сперва микстуру, потом таблетки. Их можно принять с молоком.
— Помоги мне сесть, Джули, — сказал он притворно слабым голосом.
Джули мысленно чертыхнулась, прекрасно зная, что он в состоянии усесться сам. Она встала, взяла его под мышки и, приподняв, придала его почти невесомому телу сидячее положение, взбив подушки у него за спиной. Желтый, сморщенный и липкий, он расплылся в улыбке. Джули отвернулась.
— Микстуру, — сказал он.
Она встряхнула пузырек и налила в ложку немного лекарства. Бенджамин широко открыл рот, став похожим на птенца, разинувшего клюв в ожидании червяка. Джули сунула ложку ему в рот, борясь с желанием пропихнуть ее всю в эту куриную глотку, и он с шумом всосал тягучую жидкость.
— Еще одну, и будете умницей, — сказала она, совершая над собой усилие.
Он состроил капризную детскую гримаску и опустил нижнюю челюсть.
Когда он проглотил вторую порцию, Джули поскоблила ложкой его заросший седой щетиной подбородок и отправила пролитые капли обратно в рот. Теперь очередь за пилюлями, которые возлагались на его скользкий дрожащий язык, как кусочки церковной просвирки, и смывались теплым молоком. Затем Джули промокнула его рот косметической салфеткой, и он съехал на спину с видом полного довольства.
— Ты обещала посидеть со мной, — лукаво напомнил он.
Она кивнула, зная, на что он намекает. Это небольшая жертва, на которую приходится идти ради денег старого ублюдка.
— Ты так добра ко мне, Джули. За все эти годы только ты по-настоящему заботилась обо мне. Ты — это все, что у меня осталось, дорогая. Но ты об этом не пожалеешь, обещаю, ты не пожалеешь. Ты будешь прекрасно обеспечена, когда я умру.
Джули похлопала его по руке.
— Вы не должны так говорить. Вам еще жить да жить. Возможно, вы и меня переживете. — Поскольку ей было всего тридцать девять, она считала, что такая возможность исключена.
— Ты будешь прекрасно обеспечена, Джули, — повторил старик. — Распусти свои волосы, дорогая. Ты знаешь, как я люблю на них смотреть.
Она наклонилась, и ее блестящая грива оказалась в пределах досягаемости. Старик провел шишковатыми пальцами по волосам, наслаждаясь их великолепием.
— Прекрасно, — пробормотал он. — Такие густые, такие здоровые. Ты поистине благословенна, Джули.
Сама того не желая, она улыбнулась. Да, волосы были ее главным козырем. Она знала, что тело у нее слишком крупное, хотя его плавные округлости не лишены привлекательности — чтобы их описать, потребовалась бы кисть Рубенса, — да и ее немного полноватое лицо опять же нельзя назвать уродливым. Зато волосы — как говаривал еще в Ирландии ее пьяный отец, — волосы были «даром Богов». Она заскромничала, стараясь играть в эту игру так, как нравилось старику.
— Ну же, Джули, дорогая, — притворно взмолился он, — дай мне на тебя посмотреть.
— Вы знаете, что я этого не сделаю, Бенджамин.
— Но в этом нет ничего дурного. Смелей, — уговаривал он.
— У вас может сердце не выдержать, Бенджамин. — Она надеялась, что однажды так и будет.
— Мое сердце уже не выдерживает, дорогая. Неужели ты не отблагодаришь меня за ту награду, которую я тебе завещаю?
— Я же просила не говорить больше об этом. Кроме того, моя награда — это забота о вас.
— Так позаботься же обо мне, Джули, милая.
Она встала, зная, что старик потеряет терпение, если игра затянется. Закинув руки за голову, она расстегнула застежку на шее и одним движением расстегнула все кнопки сверху донизу, отчего туго накрахмаленное платье легко соскользнуло, едва она повела плечами. И Джули предстала перед ним в позе напускной застенчивости, со своими тяжелыми грудями, спрятанными в бюстгальтер.
Старик пялился на нее с открытым ртом, в уголках которого скапливалась слюна. Побуждая ее продолжать, он судорожно закивал головой. Джули развязала на талии бант своего белого передника, и он упал на пол. Крахмальная юбка, которую она не без усилий стащила через бедра, скользнула по ее ногам с легким похрустыванием. Резинка ее темных колготок застряла в глубокой жировой складке на талии, и она запустила большие пальцы в свою плоть, чтобы найти ее. Бенджамин охнул, когда она предстала перед ним горой белой плоти, сдерживаемой только бюстгальтером и трусиками.
— Восхитительно, — сказал он, — просто восхитительно. — Его руки исчезли под одеялом, лихорадочно нащупывая сморщенный член. — Остальное, Джули. Теперь остальное.
Она расстегнула бюстгальтер, и огромные холмы ее грудей нехотя вывалились на склон живота. Бюстгальтер полетел на груду одежды у ее ног, а она сжала свои груди, так что они сплющились, и принялась поглаживать розовые соски, пока они не набухли, как выдвинутые антенны. Ее руки скользнули вниз по необъятному животу. Она просунула пальцы под резинку трусиков и медленно спустила их на бедра. Старик громко застонал и вытянул шею, стараясь получше рассмотреть ее пушистый темный треугольник.
Совершенно голая, Джули стояла перед ним, уперев руки в бока.
— Да, да, Джули. Ты знаешь, что теперь делать.
Она знала. Танцевать.
Громадная тень вторила ее движениям по всей комнате, заезжая на потолок и зловеще нависая над ними обоими, когда Джули приближалась к лампе. Джули извивалась и кружилась, приседала и прыгала, высоко выбрасывая руки и давая ему возможность рассмотреть каждый дюйм своего мясистого тела. Она закончила танец пируэтом, грубо исполненным и нелепым, но он с горящими от возбуждения глазами закричал «бис!».
Джули, задыхаясь, рухнула в плетеное кресло, стоявшее в темном углу комнаты, сидеть на котором голышом было довольно неприятно. Но он хотел, чтобы второй акт спектакля разыгрывался именно там.