И в это мгновение загорелось электричество.
Свет хлынул в будку из отверстия, ослепляя их своей внезапностью. Механизм лифта ожил, блоки начали вращаться, кабина поехала наверх. Снизу раздались крики, и крышка упала на просунутые в щель предметы. Руки исчезли. Послышалось беспорядочное шарканье ног по площадке, вопли упавших и топот спасающихся бегством.
Эдит и Джессика заплакали от облегчения, моля, чтобы на этом кончились их испытания — хотя бы на сегодняшний день. Бишоп осторожно приоткрыл люк, металлические прутья тотчас выскользнули и со звоном упали на бетонную площадку. Верхняя часть лестницы была пуста, если не считать нескольких неподвижно лежащих безжизненных тел. Остальные стремглав неслись вниз, расталкивая ослепших от света давних жертв Тьмы.
— Они ушли, — тихо сказал Бишоп. В будку ворвался ветер, и он, вздрогнув, обернулся на широко открытую дверь. Джейкоба на месте не оказалось.
Бишоп уронил крышку люка и бросился к двери. Женщины тоже увидели, что слепец пропал.
На крыше ветер чуть не сбил Бишопа с ног. Налетая с бешеной силой, он рвал одежду и хлестал по лицу. Бишопу пришлось даже прикрыть глаза.
Городские огни раскинулись перед ним гигантским серебристо-оранжевым созвездием, и он замер, пораженный их рукотворной красотой, впервые в жизни осознав ее могущество. Не увидев нигде на крыше Кьюлека, Бишоп ужаснулся: на совершенно плоской ее поверхности виднелась лишь будка машинного отделения да вторая, подобная первой, где, как он полагал, размещались цистерны с водой. К нему подошли Эдит и Джессика, и все трое, предчувствуя недоброе, озирались по сторонам.
— Джейкоб! — воскликнула Эдит Метлок.
Джессика и Бишоп посмотрели в ту сторону и увидели наконец слепца, стоявшего в каких-нибудь десяти ярдах от края крыши; на фоне городских огней они различили только его силуэт. Услышав их шаги, Кьюлек обернулся.
— Нет, — предостерегающе сказал он. — Здесь опасно. Все оставайтесь на месте.
— Отец, что ты делаешь? — перекрывая шум ветра, крикнула Джессика, умоляюще простирая к нему руки.
Кьюлек держался за живот, но стоял прямо, не желая поддаваться боли. Его лицо белело неясным пятном, но они заметили черноту, сползающую с его губ на подбородок. Он говорил неразборчиво, словно его горло переполняла кровь.
— Они хотели, чтобы я умер! Они хотели убить меня, пока я не нашел ответа... пока я не узнал, как я должен использовать свою собственную... — Кьюлек не договорил и, спотыкаясь, подошел к самому краю крыши.
— Нет! — закричала Джессика и, вырвавшись из рук Бишопа и Эдит Метлок, бросилась к слепцу. — Нет!
Кьюлек обернулся, посмотрел на Джессику, и его последние слова унесло ветром. Затем он шагнул в ночь, в бездну, в серебристо-оранжевое созвездие городских огней.
Джессика остановила машину, Бишоп в очередной раз высунулся из окна, предъявив военному, проверяющему документы, специальный пропуск. Изучив его, сержант пригнулся и внимательно посмотрел на Эдит Метлок, сидевшую сзади. Удовлетворенный результатом проверки, он подал знак другому военному, стоявшему у полосатого красно-белого шлагбаума; шлагбаум начал медленно подниматься. С тех пор как они въехали в зону, прилегающую к Уиллоу-роуд, это была уже третья остановка. Скучающие от безделья военные, стоявшие у армейского грузовика, проводили взглядами машину; их любопытство бросалось в глаза не меньше, чем их снаряжение. После того, как три недели назад операция полностью провалилась, военные больше не желали рисковать. В ту ночь пострадало множество людей — полицейских, гражданских и даже военных; их мозг был поражен каким-то химическим веществом, которое, как утверждают ученые, содержится во Тьме, и они стали набрасываться друг на друга, ломать прожекторы, которые служили им единственной защитой. Неразбериха в собственных рядах затруднила оборону от хлынувшей на площадку обезумевшей толпы. Началось страшное побоище, и только своевременное прибытие подкрепления спасло тех, кто не был поражен Тьмой, от полного разгрома. Операция обернулась каким-то кошмаром, но это произошло потому, что они недооценили своего невидимого противника. Сегодня они подготовились намного лучше.
Обогнув стоявший у обочины грузовик, на котором был установлен огромный прожектор, Джессика выехала на середину улицы. Им уже не раз встречались такие машины; одни последние две недели служили для дополнительного освещения улиц, другие прибыли сюда специально для этой ночной операции. Большинство мощных прожекторов было приспособлено давать не узко направленный луч, а широкий поток света. Прожекторы поменьше были установлены на крышах и карнизах зданий; таким образом, участок, который, по всей видимости, считался в Лондоне наиболее опасным, буквально утопал в море огней. Комендантский час продолжал действовать по всему городу, но приобрел совершенно иной смысл по сравнению с военным временем. Ветераны, которые помнили ночные бомбежки, с некоторой иронией замечали, что если во время войны наказуемым проступком считалось несоблюдение затемнения, то теперь считается противозаконным не включать ночью свет.
По мере приближения к Уиллоу-роуд Бишопа все более охватывало беспокойство. Взглянув на Джессику, напряженно сжимавшую руль, он понял, что ей тоже не по себе. Она почувствовала его взгляд и, быстро повернувшись к нему, нервно улыбнулась. После смерти ее отца они сблизились; возникшая с самого начала взаимная симпатия переросла в прочную дружбу — и даже в нечто большее. Они еще не стали любовниками, но знали, что, когда спадет напряжение и заживут душевные раны каждого из них, это произойдет. Оба испытывали желание, но это желание пока было невозможно осуществить, и недопустимо — осуществить наспех.
Джессика притормозила, когда выскочивший с Уиллоу-роуд военный автомобиль бесцеремонно проехал прямо у них перед носом — водитель явно злоупотреблял тем, что на улицах было пусто. Вместо извинения он помахал им из окна и покатил дальше. Джессика сняла ногу с педали и повернула на Уиллоу-роуд.
Хотя легкая близорукость и не позволяла Бишопу различить все детали, представшие перед ним, зрелище поразило его. Улица была запружена машинами всех типов, в основном военными и полицейскими. На открытых грузовиках были установлены прожекторы, а бронированные разведывательные автомобили неусыпно следили за всем, что происходило на улице. Повсюду то и дело встречались люди в форме, военные прохаживались по тротуарам, словно почетный караул. Все дома были открыты и обследованы с целью удостовериться в том, что там не прячутся жертвы Тьмы, не обнаруженные в предыдущих проверках. В глаза бросались ярко-красные кузова пожарных машин и зловеще белеющие «скорые», присутствие которых указывало на то, что власти приготовились к самому худшему. Но больше всего Бишопа удивила картина, открывшаяся за припаркованными автомобилями и снующими людьми. Прилегающий к «Бичвуду» участок был странно оголен. Соседние дома снесены, и на их месте образовался огромный пустырь. Всевозможное оборудование и выстроившиеся по периметру автомобили мешали рассмотреть всю площадку целиком, но Бишоп догадывался о том, что лежит внутри ее границ, так как ему подробно изложили план проведения сегодняшней ночной операции. Власти были вынуждены, хотя и без особого энтузиазма, подключить Бишопа и Эдит Метлок к эксперименту, поскольку они безуспешно повторяли его три ночи подряд, но Тьма так и не появилась. Сикльмор, заместитель министра внутренних дел, которому посчастливилось уцелеть в катастрофе трехнедельной давности, предложил еще раз вызвать Бишопа и Эдит Метлок для оказания содействия. Последовали протесты, ибо ученые и технические специалисты, участвующие в эксперименте, утверждали, что Тьма не имеет никакого отношения к сверхъестественному; по их мнению, она являлась всего лишь носителем какого-то неизвестного химического вещества, которое вызывает в гипоталамусе мозга реакцию, сопровождающуюся электрическими разрядами, проявляющими себя в крайне агрессивных действиях. Тьма — это не бесплотный мистический монстр, считали они, а физическое явление, своеобразный химический катализатор, который можно обезвредить только научными методами, а не спиритическими ритуалами. После смерти Джейкоба Кьюлека неустойчивый союз ученых и парапсихологов превратился в непримиримое противостояние. Однако Сикльмор настоял на своем. Три ночи неудач и три дня грозных окриков министра, требующего немедленных результатов, привели его в отчаяние; он не возлагал особых надежд на Бишопа и Эдит Метлок, но в тот раз, когда они присутствовали, хоть что-то произошло.