— Можно нам выйти, папуля? — донесся с заднего сиденья нетерпеливый голосок Келли. — Я устала сидеть.
Выключая мотор и отстегивая ремень безопасности, Гэйб, усмехаясь, обернулся к младшей дочери.
— Конечно. Поездка была долгой, но ты всю дорогу вела себя хорошо.
— Честер тоже был хорошим мальчиком. — Девчушка вертелась на сиденье, отыскивая пряжку ремня.
Черный, тощий, взъерошенный пес, растянувшийся между сестричками, воодушевился при звуке своего имени. Когда Гэйб и Эва шесть лет назад брали его в собачьем приюте в южной части Лондона, им сказали, что этот годовалый щенок — помесь питбуля с чем-то там еще, но Гэйб полагал, этот чертов подкидыш — стопроцентная дворняжка, без малейших признаков породы.
Честер (Гэйб сам выбирал имя) вымахал в высоту почти на пятнадцать дюймов. У него были по-коровьи вывернутые лапы, притом суставы задних не годились для того, чтобы соревноваться в беге с другими собаками. В короткой черной шерсти ныне проглядывали седые и коричневые волоски, в особенности под мордой и на взъерошенной холке. Хотя псу уже исполнилось семь лет, его темно-коричневые глаза сохраняли щенячье очарование. Естественно, Честер был доволен своей судьбой и вполне мог считать себя благополучной собакой, но пасть с опущенными уголками придавала его морде печальное выражение. Когда год назад они потеряли Кэма, Честер выл три ночи подряд, будто понимал больше, чем люди, и знал, что их сын ушел навсегда.
Гэйб поощрил уставившегося на него пса приветственным кивком.
— Да. Честер был очень терпелив. За всю дорогу ни разу не дал течи.
— Ну, это только потому, что всякий раз, когда он начинал беспокоиться, я просила тебя остановить машину, — напомнила Лорен, хорошенькая, но долговязая, как многие двенадцатилетние девочки. Она уже превращалась из ребенка в подростка, даже начала проявлять интерес к тому, что считается «модным», будь то в музыке, одежде или маминой косметике. Иногда она напускала на себя взрослый вид, хотя толком еще не умела выдерживать роль, а иногда вновь становилась папиной принцессой, обожавшей кукол и частые объятия. Правда, в последнее время объятия стали скорее редкими, чем частыми.
Лорен долго отказывалась покидать своих друзей и школу в Лондоне ради жизни в местечке, находящемся за тысячи миль, где она никого не знает, о котором даже никогда не слышала. Она была тверда как алмаз. Понадобилось немало уговоров, плюс обещание, что у нее появится собственный мобильный телефон, чтобы она могла постоянно поддерживать связь со своими подружками, прежде чем удалось убедить Лорен, что в Девоне не так уж и плохо. Кроме того, был еще разговор, один на один с Гэйбом, когда он объяснил девочке, ради чего все это затеяно. Она быстро поняла, как необходимо на некоторое время увезти маму из дома, избавить от постоянных напоминаний о Камероне, чтобы ее так не мучили кошмары. Лорен, приняв отцовское решение, тут же перестала сопротивляться переезду. Она держалась молодцом до самых последних дней, только тогда неизбежность разлуки вызвала потоки слез и долгие прощания с лучшими друзьями.
— Хорошо, что ты все-таки решила поехать с нами, — сказал Гэйб с доброй насмешкой. — Спасибо, — добавил он серьезно, глядя в глаза старшей дочери, и она поняла — отец благодарит ее не только за то, что она присматривала за Честером.
— Все нормально, па.
В этот момент он осознал, что дочь больше не называет его «папочка», а он не помнит, когда это произошло. Неужели Лорен, его принцесса, растет так быстро и он не успевает заметить перемены? Ощутив легкий прилив грусти, знакомый, возможно, лишь отцам подрастающих дочерей, он отвернулся от девочек и взглянул на Эву. Ее глаза, устремленные в сторону неуютного дома по другую сторону моста, влажно блестели.
— Дорогая, он тебе больше понравится, когда выглянет солнце, — мягко пообещал Гэйб.
— Папочка, мы можем выйти? — снова раздался умоляющий голосок Келли.
Она была на семь лет младше Лорен, и сейчас ей исполнилось ровно столько, сколько было Камерону, когда он пропал почти год назад. Они потеряли сына, которому исполнилось всего пять лет.
— Сначала наденьте шапки. Дождь в любую минуту может полить снова. — Эва обращалась ко всем, включая Гэйба.
Он потянулся к отделению для перчаток, достал шерстяную шапочку, натянул ее до середины ушей, чтобы защититься от холода, который ожидал их на улице. Эва, прежде чем надеть на голову капюшон непромокаемой куртки, проверила, хорошо ли оделись дочери.
Гэйб смотрел в темно-карие глаза Эвы — глаза, которые еще год назад светились теплом и весельем. Теперь печаль, поселившаяся в них, приглушила свет, наполнив Эву неизбывной грустью.
Пока девочки послушно надевали шапки и открывали дверцу, Честер привстал на сиденье и тронул лапой Келли, желая поскорее выбраться из машины. Эва первой вышла из внедорожника и еще раз оглядела Крикли-холл.
Она слышала, как громко зевнул Честер, а Келли вскрикнула, выпрыгивая из машины. Что-то кольнуло ее в сердце, когда ребенок и собака направились прямиком к влажному мосту.
— Гэйб, — с опаской позвала она мужа.
— Все в порядке, — успокоил ее тот и окрикнул Келли: — Эй, придержи коня, солнышко! Подожди нас.
Малышка, поеживаясь от ветра, резко остановилась на середине моста, но Честер понесся дальше, радостно взвизгивая от внезапно обретенной свободы, и умерил свой пыл лишь на лужайке. Эва рассмотрела решетчатые конструкции моста, потом берега речки. Им придется как следует присматривать за Келли: отверстия между тонкими бревнами, из которых сложили ограду моста, достаточно велики, чтобы в них мог проскользнуть ребенок. Поверхность моста оказалась скользкой от дождя, а берега речки лишены ограждений, да и выглядят ненадежно. Келли придется строго-настрого предупредить, чтобы она никогда не смела в одиночку ходить через мост и приближаться к воде. Они не могут потерять еще одного ребенка. Боже милостивый, они не должны потерять еще одного ребенка! Эва зажала ладонью рот, чтобы не разрыдаться.
Гэйб уже надел черный матросский бушлат, поднял воротник и поспешил к младшей дочери, а Лорен зашагала вслед за ним. Келли ждала на мосту, не совсем понимая, в чем она провинилась и провинилась ли вообще. Девочка вопросительно посмотрела на приближавшегося отца и наконец улыбнулась, разглядев усмешку на его лице. Гэйб подхватил малышку на руки и, дождавшись Эву, поспешил к новому жилищу.
Здание было сложено из простых тускло-серых гранитных блоков, даже закругления на углах и подоконники выложили из того же самого скучного камня. Сегодня они проезжали множество старых домов, построенных из известняка, песчаника, кремня, но ни один из них не выглядел столь сурово и серо, как мрачный Крикли-холл. Единственным украшением, если это можно так назвать, были колонны с пилястрами по обе стороны огромной, обитой гвоздями парадной двери. Они поддерживали широкую перемычку над входом, которая предлагала скромное убежище гостю, очутившемуся на пороге в непогоду.
На первом этаже находилось четыре больших окна, на втором окон было шесть, но размером поменьше, еще четыре окошка, совсем маленьких, выглядывали из-под ската шиферной крыши, там располагалась мансарда. На самой же крыше, примитивно-прямоугольной, возвышались четыре кирпичные каминные трубы. Эва нахмурилась. Определенно архитектор, спроектировавший Крикли-холл, либо страдал недостатком воображения, либо его сильно ограничивали в средствах.