– Псих. Просто сумасшедший. Отпусти! – закричала она и, наконец вырвавшись, остановилась, глядя попеременно на меня и наступающих Бориса и Веру Павловну.
– Эй, вы – немедленно остановитесь! – твёрдо сказала Ольга, поднимая вверх руку. Но, понятное дело, нелюди никак не отреагировали на эти слова. Они уже проходили мимо машины Дмитрия. Борис задел её сзади, похоже, даже не заметив, и джип громко заверещал. Забавно, а когда я разбил задний фонарь, была полная тишина, но даже она позволила застать меня на месте преступления. Что же говорить теперь?
– Скорее, бежим! – повторил я, еле сдерживая поводок с беспокойно мечущимся Нордом.
– Погоди. – Ольга расстегнула сумочку, вытащила оттуда удостоверение, которое сохранила ещё со времён своей работы в пресс-службе МВД, и вытянула его вперёд: – Стойте на месте. Полиция!
И тут я понял, что надо спасать себя или погибнем все вместе.
– Беги за мной, быстрее! – закричал я и помчался с Нордом к подъезду, оглядываясь и видя, как Вера Павловна, словно пушинку, отшвырнула Ольгу в воздух, та перевернулась несколько раз и с шумом обрушилась на лобовое стекло машины Дмитрия. В фильмах часто показывают в подобных сценах какие-то зловещие и душещипательные конвульсии, которые люди привыкли считать нормой, но здесь ничего такого не было – она просто лежала, как-то нелепо и отстранённо. Наверное, в этом и было истинное лицо смерти.
Я ещё больше прибавил хода, промчался через дверь и, буквально взлетев вверх по ступенькам, торопливо скрылся в квартире, впервые в жизни запершись на все четыре замка и два засова обеих металлических дверей. Торопливо стянув куртку, я отбросил в сторону ботинки, услышав стук сыплющихся из них на пол камешков с Трюфельного холма, отстегнул поводок от ошейника Норда и ринулся в комнату. Конечно, выходить на балкон я не стал, но мне и отсюда был прекрасно виден двор, Димина побитая машина и Оля, неподвижно лежащая на лобовом стекле в луже крови. Какой-то пенсионер спешил в эту сторону, размахивая палкой и громко крича – видимо, оставалось совсем недолго ждать и приезда полиции. Однако самих преследователей нигде не было видно. Что же дальше? Да, как-то отвратительно всё складывается, и кажется, только в этот момент до меня дошёл весь смысл произошедшего, заставив сдавленно закричать и тут же прикрыть себе потной и дрожащей ладонью рот.
Я только сейчас осознал, насколько был привязан к Ольге. В голове, стремительно сменяя друг друга, мелькали образы, как мы со смехом пьём из горла шампанское, подходя к метро, сидим на крыше высотки, опасно свесив ноги вниз, и без умолку хохочем. Да, после сегодняшней трагедии одну из самых ярких и позитивных страниц моей жизни можно смело считать закрытой навсегда. И от образовавшейся в душе невосполнимой бреши хотелось отчаянно кричать даже через закрытый рот и начать крушить всё вокруг. Как это обидно и несправедливо! Однако вопль разрастался лишь у меня в голове, заставляя метаться, отчаянно ища выход, которого заведомо не было, и не желая верить тому, что случилось, несмотря на очевидные факты. Особенную нереальность происходящему придавало осознание того, что сегодня я стал свидетелем теперь уже целых четырёх смертей. И в половине из них, несомненно, была только моя вина. Вот это «весёленький денечёк», нечего сказать.
– Да, Норд. Твоё воскрешение, оказывается, стоит намного дороже, чем ожидалось, – непроизвольно всхлипнув, прошептал я и медленно опустился по стене вниз, обхватив голову руками и желая отгородиться от всего, что теперь окружало меня в этой новой, но столь привычной реальности.
В дверь медленно позвонили – чуть нажав кнопку и как-то неуверенно её отпустив. Я вздрогнул и, тихо приподнявшись, двинулся на цыпочках в коридор, чувствуя, как меня трясёт, а ноги не слушаются. Норд стоял какой-то потерянный посередине комнаты и настороженно смотрел на меня своими большими блестящими глазами, начиная тихонько скулить. Что же, видимо, это ещё не полиция и не соседи, а всего лишь мои новые воскресшие друзья. Наверное, надумали зайти тактично проведать – высказать соболезнования в связи со смертью Оли и вообще узнать, всё ли со мной в порядке. Что же, пока, наверное, да – во всяком случае, физически.
Я подкрался к двери и упёрся лбом в её неожиданно противно проминающуюся обивку – она была словно плоть, под которой уже никогда не зашевелятся мышцы. Осторожно приоткрыв глазок, я увидел лишь какой-то размытый тёмно-серый фон и вспомнил, что закрыл обе двери – следовательно, так ничего видно не будет. Может, оно и к лучшему?
– Открой дверь, Кирилл, – раздался негромкий и холодный, словно порыв ветра, голос Бориса. – Мы пришли к тебе.
Я стоял, видя, как по обивке двери стекает пот с моего лба, учащённо дышал и молчал. Куда он говорит? Что слышат соседи?
– Поверь, лучше сделать так, как мы говорим, – явственно раздался голос Веры Павловны, и дверь резко толкнули.
– Что вам от меня надо? – прошептал я, не надеясь быть услышанным, однако тут же получил ответ:
– Просто открой.
Раздался неприятный скрежещущий звук, который смешался с резким воем сирены, раздавшимся из окна. Значит, полиция уже приехала. Что же, кто бы теперь эти нелюди ни были, посмотрим, как они выступят против здоровых вооружённых мужиков, которые, безо всякого сомнения, прямо сейчас очень захотят со мной пообщаться.
– Как бы не так, – сказал я, но не получил никакого ответа, как-то внутренне ощутив, что за дверью больше никого нет. Конечно, пока – мы явно не распрощались. И мне представлялась весьма мрачная перспектива провести в ожидании этой парочки остаток жизни. Нет, уж лучше всё-таки ясная развязка, пусть и трагичная, чем такое!
Я ещё некоторое время старательно прислушивался, потом очень осторожно отодвинул щеколды, отпер замки и, отворив дверь, приник к глазку. Там я увидел всего лишь пустую площадку и странно деформированную дверную ручку, словно выкрученную и вогнутую в металл. Видимо, Борис с Верой Павловной тоже услышали звуки сирены и решили не сталкиваться с полицией. Что же, приятно осознавать, что они тоже чего-то боятся, хотя неизвестно – даст ли мне это что-то. Впрочем, я вспомнил об единственном оружии, которое уже много лет лежало на антресолях и, по крайней мере, выглядело весьма устрашающе. Это был большой тяжёлый газовый пистолет «Вальтер», который как-то попросил меня подержать у себя уехавший в Среднюю Азию друг – он сдал квартиру какой-то молодой семье, но не хотел оставлять там оружие. Когда он вернулся, то попросил оставить его у себя ещё ненадолго, пока не продлит истекшую лицензию на право хранения пистолета, и так оружие продолжало лежать у меня. Конечно, пугнуть им можно было очень даже внушительно, да и затвор передёргивался весьма солидно, однако, насколько я понимал, хотя ни разу и не стрелял из такой штуки, толку от неё, даже при удачном ветре и минимальной дистанции, очень мало. Но, наверное, всё-таки будет спокойнее, если я вооружусь хотя бы им. Когда речь идёт о жизни, нельзя сбрасывать со счетов ничего.
Ещё немного постояв у двери, я медленно пошёл в комнату и, встав подальше от занавесок, с болезненной сосредоточенностью смотрел, как рядом с джипом Дмитрия стоят две машины полиции и уже успел подъехать оранжевый автомобиль реанимации. Что же, очень оперативно, но наверняка бессмысленно. Вокруг колебалась и шумела толпа человек из тридцати, которую старательно успокаивали двое людей в форме, судя по жестам, настоятельно прося расходиться. Чуть в стороне люди окружили ещё трёх полицейских, которые что-то спрашивали, выслушивали ответы и медленно кивали головами, а потом двое из них, вооружённые автоматами, пошли к нашему подъезду. Вот и наступают все те проблемы, о которых я размышлял ещё по дороге. Что же делать?