На контроле таможенник, извинившись, попросил священника предъявить багаж. При этом он испытал некоторое смущение от того, что вынужден оказать недоверие человеку в сутане, но другого выхода у него не было. Наркобизнес применял нынче всяческие уловки, и контрабандисты вполне могли выдавать себя за служителей церкви.

Таможенник растерянно заморгал, увидев в сумке священника кинжалы, но не успел он и рта раскрыть как тот выложил перед ним счет за купленный на чикагском аукционе экспонат.

Пропустив священника, таможенник посмотрел ему в след, размышляя, что же собирается затеять в Риме этот американский церковный служка с полудюжиной кинжалов. Неисповедимы пути господни, решил он, повернувшись к следующему пассажиру. И тут же забыл об отце Дулане.

В аэропорту священник взял напрокат машину и, несмотря на глубокую ночь, поехал на юг.

Приближаясь к нужной деревушке, он сверился с картой и взглянул на часы. Скоро рассвет. Он зевнул, потянулся и уверенно направил свой юркий «фиат» по деревенской дороге мимо спящих ферм и поселков в сторону местечка Субиако.

Было еще темно, когда отец Дулан затормозил и выключил мотор. Непривычная тишина заставила его вздрогнуть. Священник вышел из машины, осмотрелся по сторонам и взглянул на монастырь – темное, потрескавшееся сооружение, будто выросшее из вершины холма. Обшарпанная, видавшая виды крыша монастыря четко вырисовывалась на фоне ночного неба.

Пробираясь к зданию, отец Дулан внезапно осознал, насколько древним являлось это место, впервые в жизни его пронзило ощущение времени и истории. Он вдруг отчетливо и ярко представил постоянную борьбу добра со злом, веками происходившую на этой бренной земле, и почувствовал собственную убогость и незначительность.

Отец Дулан застыл в нескольких ярдах от старинной двери. Перед его мысленным взором пронеслись вереницы монахов, денно и нощно молившихся в этих древних стенах. Священника затопило ощущение непрерывности и бесконечности времени. Он вздрогнул. Никогда в жизни отец Дулан не испытывал необъяснимого страха.

Наконец священник толкнул тяжелую дверь, и она со скрипом подалась. Медленными шагами он вошел и легонько постучался во внутреннюю дверь. Она тут же распахнулась, и поначалу отец Дулан не смог ничего рассмотреть, кроме длинного темного силуэта в дверном проеме. Жестом его пригласили войти. Теперь священник заметил, что встретивший его высокий монах был черен, как гарлемская ночь, и носил козлиную бородку. Монах повернулся и пригласил отца Дулана следовать за ним в маленькую часовню.

Очутившись в часовенке, отец Дулан вцепился в рукоятки кинжалов и принялся оглядываться по сторонам. Он был один. Чернокожий монах удалился.

Почти все пространство часовенки занимал крест, и в полумраке Дулан различил крошечную молельню у противоположной стены. Преклонив колени перед крестом, он вдруг почувствовал, как в часовенку кто-то вошел. Священник обернулся и увидел плотного мужчину лет пятидесяти с широким лбом и орлиным носом.

– Отец де Карло? – прошептал Дулан. Мужчина кивнул и велел ему подняться с колен. Дулан встал, протянул священнику кинжалы. Он ожидал хоть какого-нибудь объяснения. Но в этот момент за ним вернулся чернокожий монах. Может быть, потом ему что-нибудь и объяснят, а пока он хотел только одного – спать.

Отец де Карло подождал, пока останется один, затем вытащил из свертка кинжалы и, прежде чем положить их на алтарь, пристально оглядел каждый клинок. Он склонился в молитве, благодаря Господа за возвращение кинжалов, древних кинжалов из города Мегиддо, известного в свое время под названием Армагеддон.

Священник поднялся, собрал кинжалы и, достав кожаный кошель, сложил их внутрь. Затем вернулся в молельню, распахнул двери, поцеловал кошель и положил его в центре молельни.

Молча воздал он благодарственную молитву за звездочета Джона Фавелла, сообщившего о дате рождения в Субиако, и за возвращение кинжалов – единственного оружия, способного оборвать жизнь Антихриста.

Уже дважды предпринимались попытки свести счеты с Антихристом, но каждый раз они заканчивались трагедией.

Но на этот раз неудачи быть не могло, ибо Сын уже шел к ним. А Антихрист все еще жил.

Близился час последней схватки.

Глава вторая

Высоко над улицами Чикаго, в маленькой комнатке, где на одной из стен висел экран, а занавески на окнах были чуть приподняты, в полумраке расположились несколько молодых людей. Один мужчина курил, Другой то и дело, хватаясь за спинки кресел, расхаживал по комнате. Третий грыз ногти. Громко и как-то бестолково они переговаривались друг с другом и постоянно хихикали. Переполнявшее их возбуждение ощущалось почти физически.

Дверь открылась и луч света из коридора ворвался в комнату.

На пороге стоял Дэмьен Торн – председатель совета директоров. Стройный брюнет шести футов роста. Недавно в одном из влиятельных журналов Дэмьен был представлен как завидый жених, входящий в тройку наиболее изысканных и могущественных холостяков Западного мира. Не достигнув тридцати трех лет, он являлся основным держателем акций «Торн Корпорейшн» и, конечно же, одним из богатейших людей на Земле.

В сопровождении своего помощника Дэмьен Торн проследовал в комнату. – Господа! – обратился он к присутствующим. – Дэмьен! – хором подхватили те, пока Торн лавировал между ними к своему месту.

– Вы все знаете Харвея Дина. Дин кивнул в знак приветствия – каждому в отдельности. Худощавый, щегольски одетый сорокалетний мужчина, он будто испускал особую энергию. Взгляд Дина то и дело перебегал с одного человека на другого. Каждый считал своим долгом улыбнуться Дину, ибо Харвей Дин являлся своего рода сторожевым псом председателя. Кто-то из директоров пошутил однажды, что Дин для Дэмьена все равно что Борман для Гитлера.

Торн и Харвей уселись и подождали, пока остальные займут свои места. Дэмьен легонько хлопнул в ладоши, и свет погас. Люди начали щуриться, осваиваясь в темноте.

Дэмьену Торну, рожденному самкой шакала, не нужно было привыкать к мраку.

Спустя мгновение засветился экран. Вот на нем сверкнула молния, освещая пустынный пейзаж. Присутствующие внимательно вслушивались в голос диктора, доносящийся с экрана: «Пятьдесят тысяч лет тому назад человечество столкнулось с ужасной угрозой собственной гибели…»

Дэмьен почесал за ухом.

«Опустошение вызванное природой. Ледниковый период. Он длился пять тысяч лет. За это время четыре пятых поверхности планеты превратились в необитаемые земли. Ледник подмял под себя всех, кроме наиболее приспособленных живых существ».

На экране появилась пещера с примитивными рисунками.

«Одним из этих выживших существ был человек, – продолжал диктор, – посреди ледяной пустыни зарождалась новая эра и новая надежда. Словно Феникс, человек восстал из страшной мерзлоты и холода и устремился к своей мечте».