— Нет.
— Уржаться можно. Вы, значит, ждали эксперта в белом халате?
— Не, я как-то больше себе группу захвата представлял.
— А нам нужна группа захвата?
— Надеюсь, нет. Не знал, что в ваши обязанности входит сбор ДНК.
— Не входит. И прогулки по чужим квартирам тоже. Зато он хоть чем-то занят.
— Думаете, он зря тратит силы?
— На что? На овсяные хлопья?
Я кивнул:
— Ну да. И на все остальное.
— Насколько я знаю, ничего такого «остального» нет. Интересно, конечно, но я как-то сомневаюсь, что кого-то посадят в тюрьму за овсяные хлопья. К тому же вы ведь не знаете, где подозреваемый?
— Не знаем.
— Ну и вот. Я предпочитаю охотиться за теми, про кого точно известно, что они преступники. Вот это я умею.
— Вы, наверное, знаете, как их искать. Вы же постоянно кого-то ловите.
— Вовсе нет. Этим полиция занимается. И потом, все преступники идиоты. В большинстве случаев мы находим их именно там, где ищем, — в подвале у родной мамочки. Они там напиваются и трогают себя за разные места.
— Тогда зачем вы приехали?
— Из любви к отцу. Короче, отвечаю на ваш вопрос. Нет. Я ничего собирать тут не буду. Приедет моя приятельница, вот она и будет собирать образцы. Теперь я ей уже трижды буду должна.
Я не успел спросить про первые два раза. Саманта повернулась и помахала невысокой темноволосой женщине, вывернувшей из-за угла. Кудряшки, сиреневая помада, кожаная куртка в обтяжку. Женщина поставила сумку на землю и потянулась чмокнуть Саманту в щеку. «Привет, красотка». Потом протянула мне руку. На внутренней стороне кисти у нее была татуировка — истекающая кровью роза.
— Энни Ландли.
— Итан Мюллер.
— Оч приятно… — Она повернулась к Саманте: — С тебя уже три раза причитается.
Саманта кивнула:
— Пошли.
— А я думала, у меня хата маленькая.
Энни заглянула в квартиру с порога. Она надела резиновые перчатки и шапочку.
— Да, после вашей уборки уликами особо не разживешься.
— Люблю порядок.
— Сколько тут народу побывало?
— Много.
— Их надо будет исключить, так что валяй, составляй список. — Она посмотрела на часы и вздохнула: — Подгребай часов через пять.
Мы с Самантой вышли, чтобы дать Энни возможность развернуться.
— Вы ведь можете и не ждать, — сказал я.
— Смешно, — ответила она. — Я как раз собиралась сказать вам то же самое.
— А как же работа?
— Успеется. Не такие у нас на службе строгие порядки, как вы думаете.
— Я ничего такого не думал.
— Ну и правильно. Никто еще с обеда не вернулся. Наши трудяги в лепешку расшибутся, лишь бы не работать. Вы за всю жизнь столько ссылок на порнуху не видели, сколько мне за час коллеги присылают.
— Здорово, что вы за это взялись, — сказал я. — В смысле, здорово, что вы так к отцу относитесь.
— Спасибо. — Она криво улыбнулась. По тону стало понятно, что права оценивать ее поступки у меня нет. — Довольно трудно быть хорошей дочерью, когда он звонит тебе и говорит, что в понедельник, в двенадцать ноль-ноль, я должна приехать туда-то. Он кого хочешь до белого каления доведет. Все ему вынь да положь. И не только в работе. Он вообще такой.
— Может, он не понимает, что вам это неудобно. — Я защищал Макгрета и чувствовал себя двуличной сволочью. Кто лучше меня знает, каково это — выполнять бессмысленные приказы отца? То, что нас бесит в собственных родителях, в чужих кажется совершенно нормальным.
— Да все он понимает. Чего тут не понять. Он знает, каково это — отпрашиваться с работы. Потому и просит, гад. Больше-то никто не согласится. Не верите, спросите у мамы. Она с удовольствием поделится с вами батальными историями из их совместной жизни.
Я не стал спрашивать Саманту о миссис Макгрет. У меня сложилось впечатление, что она живет где-то очень далеко.
Саманта прислонилась к стене.
— Так вы, значит, галерист. Интересная, наверное, работа.
— Да нет. Большую часть времени приходится отвечать на электронную почту и звонки.
— Не желаете поменяться на денек? Будете допрашивать насильников.
— Ужас какой.
— Плохо так говорить, но вообще-то быстро привыкаешь. — У нее зазвонил телефон. — Извините.
Она отошла от меня, чтобы ответить на звонок.
Наверное, парень звонит, решил я и навострил уши. Разобрать ничего не получалось. Надо было идти за ней, а это нехорошо. Разговаривала она минут пятнадцать, не меньше. В конце концов я открыл дверь квартиры и сунул голову внутрь. Энни раскорячилась над плинтусом и медленно водила фонариком взад-вперед.
— Да уж, чистенько, ничего не скажешь, — сообщила она.
За моей спиной появилась Саманта:
— Ну как?
— Есть волоски, но вряд ли это его.
— Почему вряд ли?
— А что, он красился в розовый цвет?
— Это Руби. Моя ассистентка.
— Я тут еще поищу, — сказала Энни, — но, по-моему, дохлый номер. У тебя вроде еще что-то было?
— На складе?
— Ага. А там чего?
— Сто пятьдесят тысяч листков бумаги. И старые башмаки.
— Вкусняшка. Аж слюнки текут.
Через два дня я снова приехал к Макгрету, но никто мне не открыл. Я барабанил и даже ручку подергал. Дверь оказалась не запертой. Я зашел и позвал Макгрета. Из туалета донеслось слабое «Я щас». Пришлось устроиться за столом и ждать. И ждать. И еще ждать. В конце концов я подошел к двери в туалет и постучал. Макгрета рвало.
— Ли! Ты как там?
— Отлично. — Его опять вырвало.
— Ли!
— Слушай, отвянь, а?
Похоже, ему было совсем нехорошо. А уж когда он открыл дверь и я увидел, как он выглядит… На сиденье унитаза была кровь. Он ее не до конца вытер.
— Ё-мое! — сказал я.
Он выполз в коридор.
— Тащи коробку.
— Тебе надо в больницу.
Он молча двинулся в дальнюю комнату. Я поплелся следом.
— Ли! Ты меня слышал?
— Ну так что, мне самому ее тащить?
— Тебе нужно к врачу.
Он только хихикнул.
— Ты же на труп похож! Несвежий.
— На себя посмотри.
— Тебе надо в больницу.