— А что теперь будет?
— В смысле?
— С тем делом. Спасибо.
Он снова выпил, я снова вылил виски на ковер.
— Отличная штука.
— Вы будете продолжать им заниматься?
Сото тупо посмотрел на меня:
— Чем?
— Делом.
— А чем там заниматься?
— Там еще много чего надо сделать. Я обещал Энни составить список тех, кто побывал в квартире, но мне пока не удалось связаться с комендантом дома, он, наверное, в отпуске. Я хотел сам туда наведаться на этой неделе. Еще нам с ней надо съездить на склад, потому что, когда придут результаты из лаборатории…
Я говорил, а Сото смотрел в сторону, поверх моего плеча. Компания полицейских за моей спиной шумно выпивала, звучали тосты. Сото угрожающе сказал:
— Извините, я сейчас…
Я пошел с ним и присоединился к веселой компании. Джерри Гордан разошелся не на шутку. Приглядевшись, я понял, почему он решил отрастить такие пышные усы: на верхней губе у него было большое родимое пятно. Щеки Джерри зарумянились, он вспотел и с энтузиазмом рассказывал всем вокруг про их с Макгретом веселые деньки. Остальные ухмылялись.
— Скажи-ка, Джерри, вы ведь с Ли были не разлей вода?
— Это точно.
— Один за всех, все за одного?
Фараоны захихикали. Гордан, похоже, ничего не замечал.
— Отличный он был парень, этот засранец.
— Джерри, как думаешь, а честный он был? — спросил Сото.
— А то. Сам знаешь.
— Я хочу, чтобы ты это сказал: Ли Макгрет был честным человеком.
— Самый честный человек в Квинсе, вот он какой был, Ли Макгрет.
— Честное слово?
— Богом клянусь.
— Честный за двоих, за вас обоих, а, Джерри?
— Ну да.
— Конечно, честный. И щедрый, правда? Всегда всем делился.
Гордан глупо захихикал.
— Вот-вот, Джерри, он отдал тебе все. Только и делал, что отдавал, а, Джерри?
Смешки становились все громче.
Общий настрой мне не понравился, и я отошел в сторону. Хотелось взглянуть на коробку с доказательствами, убедиться в том, что я не напрасно приехал в этот дом.
Дверь в заднюю комнату была заперта. Я не стучался, просто подергал за ручку, и мне открыла заплаканная Саманта.
— Извините, — сказала она и потерла глаза. — Я не знала, что вы здесь.
Она заслоняла от меня комнату, но я все же разглядел ее сестру в качалке с влажным полотенцем на лбу.
— Я приехал с Энни. — Как будто это что-то объясняло. Саманта поняла меня так, что ей пора выбираться из укрытия.
— Вы молодцы, просто молодцы. Я скоро выйду.
— Вам совсем необязательно выходить.
— Я хочу побыть с гостями. Не уезжайте. Подождите немного, я скоро приду.
— Хорошо.
— Вы обещаете, что не уедете?
— Обещаю.
— Договорились. Я быстро. — И она закрыла дверь.
Я устроился ждать в углу, жевал сельдерей и раскланивался с незнакомцами. Собственно, мне ничего не нужно было, только выразить Саманте свои соболезнования и отчалить. Прошло сорок минут. Она все не выходила. Я подошел к компании копов — все они раскраснелись, всем хотелось поговорить. Они и не заметили, как я уходил, снова втянули меня в свой круг, обращались ко мне, будто я так тут все время и стоял, кто-то передал мне рюмку, содержимое которой я незамедлительно вылил в ближайший горшок с цветком. Вскоре пришлось перемещаться, потому что несчастному растению грозила смерть от алкогольного отравления. Я отправился на кухню, там несколько женщин в резиновых перчатках пытались перемыть растущую батарею грязных стаканов.
И тут я плюнул. Вышел из дома и направился к пляжу.
У памятника жертвам 11 сентября стояла Саманта. Босиком. Туфли валялись на бетонной дорожке, там, где начинался песок. Я остановился в сторонке и стал смотреть, как ветер развевает ее волосы. Очень хотелось подойти и прижать ее к себе. Она стояла, чуть больше опираясь на одну ногу, и казалась такой хрупкой. Почти как Макгрет в самом конце. Я вдруг испугался, что она тоже умирает. Ветер пробирал до костей. Она поежилась.
Я собрался уходить, и тут Саманта меня заметила. Помахала, я сделал вид, что снимаю ботинки, — она кивнула. Мы стояли рядом и смотрели на памятник.
— Вы простите, что я сбежала, — сказала она. — Я собиралась к вам подойти, правда собиралась.
— Ничего страшного.
— Давайте я прямо сейчас туда вернусь.
— Незачем.
Снова налетел порыв ветра. Саманту трясло от холода. Я отдал ей свое пальто.
— Спасибо.
Я кивнул.
— Вы с кем-нибудь там познакомились? — спросила она.
— Мы все собираемся вместе куда-нибудь пойти, когда закончится эта траурная тягомотина.
Она слабо улыбнулась.
Мы помолчали.
— Я так устала! — Саманта посмотрела на меня. — Понимаете?
— После маминых похорон я проспал целую неделю. Все решили, что я заболел. Даже в больницу возили.
— Я не знала, что у вас мама умерла.
Я кивнул.
— А сколько вам было?
— Пять.
— Ничего, если я спрошу, почему она умерла?
— Рак груди.
— Вам, наверное, тяжело пришлось.
Я улыбнулся:
— Вам легче от этого разговора?
— Если честно, да.
— Ладно.
— Вы не сердитесь?
— Нет, за что?
— Ну, что… — начала Саманта и замолчала.
Я сказал:
— Может, у вас нарколепсия?
Она улыбнулась. Мы еще помолчали. Повсюду играли блики от волн.
Саманта сказала:
— Они с ним всю ночь сидели. Сослуживцы. Устроили праздник, типа, у него день рождения. Я знаю, они хотели как лучше. Только они-то завтра на работу пойдут, а я останусь разгребать.
Я кивнул.
Она показала на памятник:
— Мы дружили.
— Я знаю.
Саманта посмотрела на меня.
— Мне Энни сказала.
— Правда? Зачем?
— Извините.
— Вы тут ни при чем.
— И все равно извините.
— Жизнь такова, какова она есть.
Я не ответил.