— Тони, ты с ума сошел?
— Ну ответь. Сколько ты продал?
— Несколько.
— А? Ну скажи! Сколько?
— Двенадцать.
— Ровно двенадцать?
— Примерно.
— Ну так сколько, без примерно?
— Они проданы. Их не вернут.
— И за сколько ты их отдал?
Я ответил.
Тони помолчал минуту.
— Твою мать, — наконец сказал он.
— Вот-вот. Можешь предлагать свою цену, только имей в виду, что покупатель не захочет с ними расстаться. Если только ты не предложишь ему гораздо больше.
— Ладно, об этом мы потом подумаем. Сколько ты хочешь за остальные?
— Они же все были у тебя. Ты мог их оставить себе и не платить ни цента. А теперь ты их у меня выкупаешь обратно? Ты меня, конечно, извини, но не вижу логики.
— Тогда он не хотел их покупать. А сейчас хочет.
— Это у него порыв такой?
— Пусть будет так.
— Да ладно заливать-то. В жизни мой отец не поддавался порывам. Этот сукин сын всегда все просчитывает на сто шагов вперед. Мне очень жаль, что он тебя впутал в это дело. Тони, можно я тебя спрошу? Как ты на него работаешь? Ничего не беспокоит? Как ты умудряешься не слететь с катушек, работая на такого гада изо дня в день?
— Ты многого не знаешь об отце.
— Не сомневаюсь. Такова жизнь. Спасибо, что позвонил.
Я повесил трубку и сразу же пожалел, что наорал на него. В конце концов, ведь это Тони нашел для меня Виктора Крейка. И он терпел мои измывательства бог знает сколько. Мне захотелось перезвонить и договориться о встрече, не в галерее и не в доме отца, а где-нибудь в музее или ресторане. Я боролся с этим своим желанием, боролся весь день, так что к вечеру, когда пора было идти домой, я уже порядком разозлился.
Вот сучий потрох! Что он о себе вообразил? Наверняка именно он, мой дорогой папочка, придумал бросить мне такой жирный кусок — рисунки Крейка. Ну конечно! Это не Тони. Тони просто действовал от его имени. Отец всегда так себя ведет. Заключает сделку, а потом меняет правила игры. Дарит подарки, чтобы человек был ему чем-то обязан. И нечего переживать.
Да, я завернул Тони. А что такого? Сколько раз мне приходилось пресекать попытки отца встретиться. Зачем ему со мной сближаться? Извращение какое-то. Я ничего им не должен. Виктор Крейк пришел ко мне из небытия. Я практически откопал его на помойке. И я сам сделал всю работу. Один.
Через два дня мне уже почти удалось убедить себя в том, что я прав. И тут мне пришло еще одно письмо. Такой же аккуратный почерк Виктора, такая же белая бумага, такие же простые слова, повторенные снова и снова.
ПРЕДУПРЕЖДАЮ
Дозвониться до Саманты оказалось непросто. Дома никто не подходил, а мобильный сразу переключал меня на автоответчик. Я оставил два сообщения в первый день и еще два во второй. Я боялся навязываться и терпел еще сутки, а потом все-таки перезвонил ей на работу. Она, похоже, удивилась и не очень-то обрадовалась моему звонку. Я сказал, что уже давно пытаюсь ее найти, и подождал, пока она придумает отмазку. Саманта не стала напрягаться.
— Мне очень нужно с тобой увидеться, — начал я.
— По-моему, это ни к чему.
Она думала о чем-то другом и, по всей видимости, неправильно меня поняла.
— Да не в этом дело. Я еще одно письмо получил.
— Письмо?
— От Виктора Крейка. (Она промолчала.) Ну того художника, помнишь?
— А, извини. Ты же не рассказывал про первое.
— Тебе отец ничего не говорил?
— Нет. Значит, ты можешь теперь с ним связаться?
Сначала я решил, будто она говорит об отце. Вроде это такая глупая шутка.
— Обратного адреса нет. Тебе отец точно ничего не говорил?
— Точно.
— Странно.
— Почему странно?
— Я просто думал, что ему хотелось поделиться с тобой подробностями. Рассказать, как продвигается расследование.
— Это не мое расследование. Им занимались вы с отцом.
— Как бы то ни было, я должен тебе это письмо показать. Давай я за тобой заеду…
— Подожди.
— Что такое?
— Не надо.
— Почему?
— Потому что… потому что не надо, и все.
— Я ведь не про это…
— Я поняла. Все равно, не надо нам встречаться.
— Почему?
— Не хочу, и все тут.
— Саманта…
— Ну пожалуйста! Я не хочу больше об этом говорить. Давай лучше все забудем и станем жить, как жили.
— Я тебе клянусь, что дело не в этом.
А кстати, что она имела в виду? «Все забудем». Можно не повторять ошибки, но изменить то, что было, мы не в состоянии. Мне все понравилось той ночью, и ей вроде бы тоже. Воображение мое совсем разыгралось, я две недели только и делал, что вспоминал эти часы. Мне показалось тогда, она довольна, но, может, я чего-то не заметил? Так увлекся, что принял отстраненность за экстаз? Я спал с ней, и мне было хорошо. Я устал, немного растерялся, мне было даже чуть-чуть одиноко. А она, что чувствовала она? Что-то невыразимое, то, чего не опишешь словами? Саманта не торопилась выставить меня вон. Смотрела ли она мне в глаза, когда одевалась? Нет, но так ведь часто бывает. Я с удовольствием поцеловал ее на прощанье. И вовсе мне не показалось, что мы видимся в последний раз. Что она возьмет и вычеркнет меня из своей жизни.
Саманта сказала:
— Если ты ищешь предлог, чтобы…
— Чтобы что?
— Чтобы встретиться…
— Ты издеваешься? Я ж тебе говорю, дело…
— Не надо…
— Ты меня слышишь вообще? — Я так и видел, как она сидит за столом, сердито нахохлившись и надув губы. Вертит ручку. И придумывает, как меня отшить. Жалеет, что связалась со мной и теперь не может отцепиться…
— Я тебе сейчас по факсу копию письма пришлю. И ты решишь.
— Давай.
Через десять минут она перезвонила.
— Ладно.
— Спасибо.
— И все равно, тебе нужна не я.
— Тогда скажи, кому мне звонить.
— В полицию.
— Твой отец сказал, они ничем не смогут помочь.
— Они сделают больше, чем я. Ты ведь даже не в моем районе.
— И что теперь?
— Я…
— Ты единственная в курсе того, что происходит. Мы еще не сделали экспертизу ДНК и не разобрали журналы.