ЛЖЕЦ
— Вы вроде говорили, что первые два письма вам художник прислал? — спросил Трег.
— Я думал, что он.
— Ну так по-моему, она и есть этот художник. — Трег посмотрел на Андрейда: — Как думаешь, Бенни?
— Похоже на то.
Трег улыбнулся.
— Вот вам наше экспертное заключение: это один и тот же человек. Один раз она вас уже одурачила и, вполне возможно, на этом не остановится.
— Погодите. — Я потряс письмом. ЛЖЕЦ ЛЖЕЦ ЛЖЕЦ. — Вы же не собираетесь… Она ведь мне угрожала! Вы что, ее даже не арестуете за нападение?
— Ну, — сказал Трег, — тут тоже все не так просто. Она признала, что отправила вам те два письма…
— Вот видите, — сказал я.
— И признала, что это тоже собиралась отправить. Но при этом она клянется, что письма — просто розыгрыш.
— Вы с ума…
— Вы занервничали, она испугалась, что вы догадаетесь, и перестала их посылать. Третье дописывать не стала, вот мы его и нашли.
— И вы ей верите?
Трег и Андрейд переглянулись и дружно посмотрели на меня.
— Вообще-то, да, — ответил Трег.
— Меня не проведешь, — добавил Андрейд.
— Она даже предложила дать показания на полиграфе.
— Да вы что, совсем, что ли? Это же… Это… Погодите, так это она или не она на меня напала?
— Мы не знаем, — ответил Трег. — Конечно, ей ничто не мешало кого-нибудь нанять, чтобы вас отметелили, но сама точно не била. Без четверти двенадцать она веселилась на приеме на другом конце города. И все гости клянутся, что глаз с нее не спускали. И что она была там с десяти вечера как минимум до часу ночи.
— Она могла с ними сговориться, — сказал я, хотя и самому это казалось параноидальным бредом.
— Могла, — успокаивающе ответил Андрейд.
— Она могла нанять кого-нибудь.
— Могла.
— Не знаю, что и думать, — сказал я.
— Пока нам предъявить ей нечего. Мы ничего не докажем. Разве только незаконное преследование — по тем двум письмам. Только скажу вам честно, никто с такой ерундой возиться не станет. Она твердит, что просто пошутила.
— И как, вам смешно? — Я помахал перед носом у Трега письмом.
Андрейд и Трег снова переглянулись.
— Ну, если честно, не очень, — ответил Андрейд.
— Чуть-чуть, — добавил Трег.
Я изумленно уставился на них. Почему это мои неприятности всех так забавляют?
— Но только самую капельку, — поправился Трег.
— Короче, мы вернулись к тому, с чего начали, — объявил Андрейд. — Будем искать вашу коробку. А вы пока расслабьтесь и не переживайте больше из-за писем. Думаю, новых не будет.
Я тупо кивнул.
— Ничего, потихоньку-полегоньку, и докатимся, — добавил Трег.
Я вышел на улицу, как в тумане. И в голове у меня не прояснилось, пока я не поговорил с Самантой. Едва меня увидев, она сразу же спросила, не заболел ли я. Пришлось пересказать ей содержание моей беседы с полицейскими.
— А, — ответила она. — Ну и дела!
— Вот-вот.
— Ни фига не понять.
— Вот-вот.
Она ухмыльнулась:
— Ладно, так и быть, внесу немного ясности.
И она рассказала мне, что нашла Джеймса Джарвиса, человека, на которого тридцать лет назад напал наш маньяк. Джарвис выжил. Он переехал в Бостон, где преподавал маркетинг в заштатном университете. Саманта с ним поговорила. Джарвис утверждал, что ничего уже не помнит, но она ему не поверила. Ей часто приходилось допрашивать жертв, переживших сексуальное насилие, и она считала, что, встретившись с ним, мы добьемся большего. По телефону гораздо легче соврать, подавить страшные воспоминания. На следующий день позвонил заместитель директора «Зеленых садов» и сказал, что копии фотографий выслать не сможет, но может пустить нас на них взглянуть. И мы с Самантой решили отправиться в большое путешествие.
Через две недели мы погрузились на летучую калошу, следующую из аэропорта Ла-Гуардиа в Олбани. Накануне вечером по телевизору обещали порывистый северо-восточный ветер, и я решил, что наш рейс сильно задержат, если вообще не отменят. Но с утра светило яркое солнце, на полу аэровокзала лежали прямоугольные солнечные пятна, и Саманта шла ко мне навстречу, окутанная золотым сиянием. На ней были лиловые вельветовые штаны и черный свитер. Никакой косметики. За плечами — основательно потрепанный рюкзачок. Саманта встала в очередь на регистрацию, засунув большие пальцы в карманы брюк. Я стоял в сторонке и не шевелился, боялся, что волшебный свет, исходящий от нее, пропадет. В конце концов я решился, подошел и просто не смог удержаться от комплимента.
Мы получили посадочные талоны, влезли в автобус, проехали немного по летному полю и выгрузились перед весьма хлипким на вид самолетиком. Самолетик поблескивал на солнце крыльями, залитыми противообледенительной жидкостью. В салоне было всего тридцать посадочных мест, мы сели по разные стороны от прохода, и Саманта сразу же отвернулась к окну. За окном техник поливал из шланга лопасти винта.
— Ненавижу летать, — сказала она.
Я не придал значения ее словам. А кто любит? Особенно по нынешним временам. И зря не придал. Надо было слушать внимательнее. На каждом «ухабе», а в таком самолетике их чувствуешь все, Саманта вцеплялась в ручки кресла. Лоб у нее покрылся испариной.
— Эй, ты как там?
Саманта сильно побледнела.
— Ничего. Ненавижу летать!
— Хочешь водички?
— Не надо, спасибо.
Самолет провалился в яму, и Саманта опять напряглась.
— Вообще-то я не такая трусиха, — сказала она. — Это я после смерти Йена начала бояться.
Я быстро просчитал возможные риски и взял ее за руку, надеясь, что не совершаю роковой ошибки. Она вцепилась в меня и не отпускала весь полет. Нет, один раз отпустила — мимо нас ехала тележка с напитками.
Про Олбани [41] я почти ничего не знал, помнил только, что, по словам Эда Коча, [42] в городе не было ни одного приличного китайского ресторана. Как только мы выехали из аэропорта, я сразу осознал его правоту. Чувство ложной интеллигентности заставило нас сделать круг почета вокруг местного капитолия, и выяснилось, что это аляповатое красно-белое страшилище, тщетная попытка возвести во всеми забытом городе архитектурный шедевр. Вообще, первые ньюйоркцы могли бы и подумать немножко, прежде чем выбирать этот городишко столицей своего штата. То, что триста лет назад казалось очевидным преимуществом, — бобры тут водились в изобилии, и их шкурки было легко добыть — утратило в наши дни свою значимость. А вот международным культурным и финансовым центром город так и не стал.