Иван Терентьевич замолчал, глядя перед собой ничего не видящим взором.
– И что же? – тихонько потревожила его Ульяна.
– А ничего, – очнулся Парамонов. – Я похоронил двух братьев и двух сестер, пока не понял закономерности.
– Выяснили, в чем дело?
– Нет, – с видимым усилием ответил Иван Терентьевич. – То есть я имею предположение, но даже Посвящение во Внутренний Круг не позволило мне его уточнить. Мы были неразделимы – вот все, что я знаю.
– Кластер, – произнес Матвей. – Ваша семья представляла собой психомотивационный кластер, клубок свернутых мировых линий, замкнутых на определенного человека. Я даже рискну предположить на кого – на отца. Верно? Ваша семья была самодостаточна, а вы, очевидно, пытались как-то разорвать этот клубок, уйти из дома, причем еще в юношеском возрасте. Был конфликт. Или я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – задумчиво проговорил Парамонов. – Отец очень не хотел, чтобы я учился в другом городе, но я все же уехал… со скандалом. О чем жалею до сих пор.
– Он жив?
– Нет, умер в восемьдесят восьмом. Мама годом позже, им было уже по сто двадцать с лишним лет. Все долгожители, особенно по бабкиной линии Волковых. Наверное, кто-нибудь из моих предков был и во Внутреннем Круге. А нас осталось двое: я и сестра Шура. Хотя родственников по всем линиям много, в том числе и в Рязани.
Машина остановилась напротив дома Ульяны. Девушка вышла, отказавшись от предложения проводить ее до подъезда.
– До встречи, ганфайтер, – помахала она рукой, обойдя машину и нарочно наклоняясь к окну со стороны водителя так, что в вырез блузки стала видна упругая сильная грудь. – Мы еще не все точки над «i» расставили, и у меня остался вопрос.
– Задавайте, – храбро сказал Матвей, понимая значение насмешливых искр в глазах девушки: реагировал он на нее совершенно естественно, как нормальный мужик, и последняя его мысль – поцеловать ее в грудь – была мгновенно воспринята девушкой.
– Я не поняла наших прошлых отношений. Что-то подсказывает мне, что простыми они не были. Расскажете?
Матвей смешался, но ответить не успел, Ульяна отошла, демонстрируя походку светской львицы. Хмыкнул в кабине сзади Иван Терентьевич.
– А ведь она видящая, Матвей Фомич. Неужели права? Тогда вам придется опасаться Вахида, он давно имеет виды на Ульяну и соперников не терпит.
– Все не так просто, – пробурчал Матвей, трогая машину с места. – Когда-нибудь я расскажу вам, как мы познакомились. Уля стала авешей Светлены… в общем, поговорим позже.
Молча они доехали до окраины города, где в собственном доме жили родственники Парамонова. Выходя, тот сказал с уважением:
– Вы действительно знаете, где я живу, что лишний раз подтверждает вашу историю. Однако я не уверен, что мы с Улей согласимся стать рекрутами вашей «армии спасения человечества». Жизнь слишком дорогая штука, чтобы тратить ее на какие-то там разборки с кем бы то ни было.
– Я вас понимаю, – кивнул Матвей. – Но совершенно точно знаю, что жизнь приобретает значение лишь в том случае, когда мы сталкиваемся лицом к лицу с конфликтом между желаниями и действительностью. Это не мои слова, а изречение Дао, и оно проверено много раз, в том числе и мной. До встречи, Иван Терентьевич. Просьба остается в силе – проанализировать все сообщенные мной факты и сделать вывод. Вот вам мои московский и здешний телефоны. Звоните, когда сочтете нужным. Запоминайте номера.
Матвей пожал руку Посвященному, протянул ему листок бумаги с номерами, подержал перед глазами, скомкал, и в следующее мгновение комок вспыхнул на его ладони, сгорел без следа.
– Всего доброго.
Машина уехала, унося возмутителя спокойствия, а Иван Терентьевич остался стоять в глубокой задумчивости, глядя ей вслед.
Им не пришлось преодолевать двадцать километров пешком от точки высадки до Кали-Юрта.
Нацепив зеленые повязки, сняв шлемы и надвинув на головы «чеченки» – вязаные шапочки с прорезями для глаз, они вышли из распадка на дорогу, соединявшую Кали-Юрт и Ачхой-Мартан, и остановили первую попавшуюся машину, которой оказался старенький почтовый «газик», по сей день называемый в народе «козлом». Водитель-чеченец, привыкший, очевидно, каждый день встречаться с группами боевиков, то бишь «солдат свободы», поворчал, но препятствовать посадке девятерых «солдат» не стал, и группа, не без труда разместившаяся в провонявшем бензином, смолой и дымом «козле», спокойно доехала до селения, состоящего из двух десятков каменно-глинобитных разнокалиберных домиков, расположенных в три яруса на крутом склоне горы.
Пока ехали, водитель успел рассказать все местные новости, а также нарисовать схему охраны селения, в котором отдыхали некие высокопоставленные гости. Что за «гости», водитель не знал, зато знали перехватчики. Кали-Юрт использовался ЧАС как запасной командный пункт и одновременно «курорт» для особо отличившихся «солдат свободы», в первую очередь – иностранных наемников. По данным Ибрагимова, в настоящий момент здесь находилось человек десять «диких гусей», в том числе интересующие майора лица: эстонец Ильмар Кулдсепп и афганец-талиб Нур ад-Дин Исмаил Мухаммад.
Поскольку сведения об использовании Кали-Юрта в качестве «санатория» считались секретными, а совсем недалеко отсюда, в пятнадцати километрах южнее, располагалась еще одна база ЧАС, охранялось селение слабо, всего лишь одним постом на въезде. Пост – кольцевая стена из камней и мешков с песком – занимал одну из скал, нависавших над дорогой, и мог перекрыть пулеметным огнем все подходы к селению. Дежурили там трое бородатых парней в российском камуфляже, и чувствовали они себя вполне комфортно и спокойно, не ожидая появления опасных гостей. Один из них спал в тени стены (и виден снизу не был), второй курил, опираясь на станок крупнокалиберного пулемета, третий смотрел на приближавшийся «газон» в бинокль.
– Приготовились, – буркнул Ибрагимов.
Роли в предполагаемой операции были расписаны заранее, и вопросов не возникло. Каждый из членов отряда не раз участвовал в подобных операциях и не нуждался в советах.
Охранник все же остановил машину жестом, понятным всем, – палец на спусковой крючок автомата. Но так как до скалы с укрепгнездом было далековато для скоростной атаки – около сорока метров, Ибрагимов ткнул стволом винтовки водителя в спину и приказал тихо ехать дальше. «Козел» остановился лишь тогда, когда бородач развернул в их сторону ствол пулемета с дырчатым кожухом пламегасителя. Зато до скалы теперь оставалось всего метров пятнадцать, а селение скрылось из глаз за подъемом на перевал.
Первой из машины вылезла женщина-проводник, сняла шапочку, так что черные, с рыжеватым отливом волосы рассыпались по плечам, потянулась, помахала рукой охранникам, остолбеневшим от неожиданности, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы давно целившиеся сквозь щели брезентового верха кабины Шмель и Тамерлан выстрелили.