Младший осмотрелся. Несколько человек, возвращавшиеся из «Дипперса», шли по улице, но никто не смотрел на него, стоящего на наружной лестнице у квартиры Барби. Ключ повернулся в замке, и Младший проскользнул за дверь.
Не стал включать свет, хотя генератор Сандерса, вероятно, обеспечивал электричеством и квартиру. В сумраке пульсирующая точка перед глазом теряла в яркости. Он огляделся. Увидел книги — полки и полки с книгами. Неужели Ба-а-арби собирался оставить их, уходя из города? Или договорился с кем-нибудь, скажем, с Петрой Сирлс, которая работала внизу, куда-то их отправить? Если так, он, вероятно, договорился и об отправке ковра, который лежал на полу в гостиной, — какого-то артефакта, купленного в Ираке на местном базаре в свободное время, когда Барби не устраивал водяную пытку подозреваемым и не трахал маленьких мальчиков.
Потом Младший решил, что ни о чем Барби и не договаривался. Не требовалось ему договариваться, потому что уходить и не собирался. Как только эта идея пришла в голову, Младший удивился, что не додумался до нее раньше. Ба-а-арби тут нравилось, и он никогда бы не ушел по собственной воле. Он наслаждался жизнью в этом городе, как червь — в собачьей блевотине.
«Найди что-то такое, от чего ему не отвертеться, — проинструктировал его Большой Джим. — Что-то такое, что может принадлежать только ему. Ты меня понимаешь?»
За кого ты меня держишь, папа? За тупицу? — подумал Младший. Если я тупица, как получилось, что я спас твою шкуру?
Вообще-то отец мог крепко ударить, если его выводили из себя, в этом сомнений не было. Но он ни разу не бил Младшего, когда тот был ребенком, ни рукой, ни ремнем, и Младший полагал, что причина — в благотворном влиянии умершей ныне матери. Теперь он подозревал, что дело в другом: отец глубоко в душе понимал, что не смог бы остановиться, если б начал.
— Яблочко от яблони недалеко падает, — засмеялся Младший. От смеха голова болела сильнее, но он все равно смеялся. Не зря же говорили, что смех — лучшее лекарство.
Он прошел в спальню Барби, сел на аккуратно застеленную кровать и подумал, как было бы здорово навалить на нее большую кучу. Да, а потом подтереться наволочкой. Тебе бы это понравилось, Ба-а-арби?
Но он направился к комоду. Три или четыре пары джинсов в верхнем ящике плюс две рубашки цвета хаки. Под шортами лежал мобильник, и на мгновение Младший подумал, что нашел то самое. Но нет. Такие приобретались на распродажах; в колледже их называли горельниками или времянками. Барби всегда мог сказать, что мобильник не его.
Во втором ящике он нашел с полдесятка комплектов нижнего белья, четыре или пять пар спортивных носков. Третий пустовал.
Младший заглянул под кровать, боль гулкими ударами разносила голову — похоже, лучше ему от сумрака не стало. И там он ничего не нашел, даже катышков пыли. Ба-а-арби оказался чистюлей. Младший подумал о том, чтобы принять капсулу имитрекса, которая лежала в карманчике для часов, но не стал. Он уже принял две, с нулевым эффектом, если не считать металлического привкуса во рту. Младший знал, какое ему нужно лекарство: темная кладовая на Престил-стрит. И компания его подружек.
А пока он находился здесь. Для того чтобы что-то найти.
— Что-то особенное, — прошептал Младший. — Должен найти что-то маленькое и особенное.
Он двинулся обратно в гостиную, вытирая слезу из угла пульсирующего левого глаза (не заметив, что она цвета крови), потом остановился, потому что сверкнула идея. Младший вернулся к комоду, вновь выдвинул ящик с носками и нижним бельем. Принялся ощупывать скатанные в шары носки. В старшей школе Младший иной раз прятал в скатанных в шары носках травку или пару «колес»; однажды — трусики Адриетт Нидо. Носки служили отличным тайником. Он доставал шары по одному, тщательно их разминая.
На третьем ему повезло. Он нащупал что-то вроде металлической пластинки. Нет, даже две. Раскрутил носки и потряс ими над комодом.
Выпали армейские идентификационные жетоны Дейла Барбары. И несмотря на дикую головную боль, Младший улыбнулся.
Вот мы тебя и подставили, Ба-а-арби, подумал он. Крепко подставили.
На той стороне Литл-Битч-роуд, что находилась в Таркерс-Миллсе, пожар, вызванный взрывом ракет «фастхок», еще бушевал, но чувствовалось, что к ночи его потушат. Этим занимались пожарные команды четырех городов, которым помогали солдаты и морпехи, и они постепенно брали над огнем верх. С пожаром справились бы и быстрее, полагала Бренда Перкинс, если бы не мешал сильный ветер. На стороне Милла такой проблемы не возникало. На тот момент это радовало. Позже могло сильно огорчить. Но знать этого наверняка никто не мог.
Бренда не собиралась по такому поводу тревожиться, потому что пребывала в хорошем настроении. Если бы утром кто-нибудь спросил ее, когда к ней вернется хорошее настроение, она бы ответила: «Может, в следующем году. Может, никогда». Но ей хватало ума, чтобы понимать, надолго это настроение не задержится. Девяносто минут тяжелой физической работы в немалой степени способствовали его улучшению: физическая нагрузка вызывает выброс эндорфинов, будь то зарядка, или бег трусцой, или удары штыком лопаты по горящим кустам. Но эндорфинами дело не ограничивалось. Свою лепту внесло и руководство общими усилиями, с которым у нее получалось. На тушение пожара приехали и другие добровольцы. Четырнадцать мужчин и три женщины стояли по обе стороны Литл-Битч: некоторые с лопатами или резиновыми ковриками — чтобы добить ползущее по земле пламя; некоторые с ручными насосами, их раньше несли на спине, а теперь сняли и положили рядом на проезжую часть.
Эл Тиммонс, Джонни Карвер и Нил Тимоти сворачивали шланги и бросали их в кузов пикапа Берпи. Томми Андерсон из «Дипперса» и Лисса Джеймисон, чуть сдвинувшаяся на почве Новой эры, но сильная, как лошадь, несли к одному из пикапов погружной насос, которым выкачивали воду из Литл-Битч-Крик. Бренда слышала смех и понимала, что не она одна наслаждается выбросом эндорфинов.
Кусты по обе стороны дороги почернели и еще дымились, и несколько деревьев обгорело, но этим все и закончилось. Купол, который блокировал ветер, помог им и в другом. Он практически перекрыл ручей, отчего прилегающая к нему территория медленно, но верно превращалась в болото. На другой стороне ситуация отличалась кардинально. Люди, боровшиеся с огнем, напоминали мерцающих духов, которые едва просматривались сквозь колеблющийся от жары воздух и оседающую на Куполе сажу.
Ромео Берпи неспешно направился к Бренде. В одной руке он держал мокрую швабру, в другой — резиновый коврик. Еще с ценником, налепленным на обратную сторону. Ценник заляпала грязь и сажа, но надпись на нем Бренда разобрала без труда: «В «БЕРПИ» РАСПРОДАЖА КАЖДЫЙ ДЕНЬ». Берпи бросил коврик и протянул ей измазанную руку.
Бренда этому удивилась, но уклоняться не стала. Крепко ее пожала.
— По какому поводу, Ромми?
— Ты здесь чертовски хорошо поработала.