— Одна фантазия заслуживает другой, мистер Барбара. Могу я пофантазировать?
Барби раскинул руки: будьте любезны.
— В моей фантазии Бренда приходит ко мне и говорит то же самое. Она говорит, что отдала упомянутую тобой копию Джулии Шамуэй. Но я знаю, что это ложь. Она, возможно, и собиралась, но не отдала. Даже если бы отдала… — Он пожал плечами. — Твои пособники прошлой ночью сожгли редакцию газеты Шамуэй. С их стороны плохое решение. Или идея принадлежала тебе?
Барби повторил:
— Есть еще одна копия. Я знаю, где она. Если вы подвергнете меня водяной пытке, я выдам местонахождение документов. Громко.
Ренни рассмеялся.
— Сказано так искренне, мистер Барбара, но я провел жизнь в политике и торговле, так что узнай блеф, если слышу его. Возможно, мне лучше просто тебя расстрелять. Город только порадуется.
— И как громко будет он радоваться, если вы это сделаете, не выяснив имен моих сообщников? Даже Питер Рэндолф может засомневаться в этом решении, а он — всего лишь тупой и перепуганный задолиз.
Большой Джим встал. Обвислые щеки обрели цвет старого кирпича.
— Ты просто не знаешь, с кем затеял игру.
— Конечно же, знаю. Частенько видел таких, как вы, в Ираке. Они носят тюрбаны вместо галстуков, но в остальном ничем от вас не отличаются. Вплоть до постоянного поминания Бога.
— Ладно, ты отговорил меня от водяной пытки. — Большой Джим покачал головой. — Жаль, конечно, очень хотелось увидеть ее наяву.
— Охотно верю.
— А пока мы оставим тебя в этой уютной камере, так? Не думаю, что тебя будут часто кормить, потому что сытость мешает думать. Как знать, может, пораскинув мозгами, ты найдешь более веские причины, которые убедят меня, что тебя лучше оставить в живых. К примеру, назовешь имена тех, кто мне не друг, а враг. Полный список. Я даю тебе сорок восемь часов. И если по истечении этого срока ты не убедишь меня, что без тебя мне не обойтись, мы расстреляем тебя на площади Военного мемориала на глазах всего города. Твоя смерть послужит предметным уроком.
— Вы действительно неважно выглядите, член городского управления.
Ренни пристально смотрел на него:
— Из-за таких, как ты, в мире по большей части и возникают проблемы. Если бы я не думал, что твоя публичная казнь послужит объединению города и его очищению от скверны, то приказал бы мистеру Тибодо пристрелить тебя прямо сейчас.
— Прикажи, и все выплывет наружу. Люди всего города узнают о производстве мета. А потом попытайся достигнуть согласия на собрании вашего паршивого городишки, самовлюбленный тиран.
Вены вздулись на шее Большого Джима и на его лбу. Казалось, он сейчас взорвется, но все закончилось улыбкой:
— Пятерка за старание, мистер Барбара. Но ты лжешь.
Он ушел. Они все ушли. Барбара, весь в поту, опустился на койку. Он знал, как близко подошел к краю пропасти. У Ренни были причины сохранять ему жизнь, но не такие уж весомые. А еще он помнил о записке, которую принесли Джекки Уэттингтон и Линда Эверетт. Выражение лица Линды показывало, что она знала достаточно, чтобы бояться, и не только за себя. Получалось, что для него безопаснее попытаться бежать, пустив в ход нож. Учитывая нынешний уровень профессионализма в полицейском участке Честерс-Милла, Барби полагал, что это не безнадежный вариант. Да, ему потребуется удача, но все может получиться. Он, однако, не мог сообщить Джекки и Линде, что попытается выйти из тюрьмы самостоятельно.
Барби лег, положил руку под голову. Один вопрос не давал ему покоя больше остальных: что случилось с распечаткой файлов из папки «ВЕЙДЕР», которая предназначалась Джулии? Потому что к ней эти документы не попали. Барби не сомневался, что тут Ренни сказал правду.
Узнать он никак не мог, так что оставалось только ждать.
Лежа на спине и глядя в потолок, Барби предался этому занятию.
Когда Линда и Джекки вернулись из полицейского участка, Расти с девочками сидел на крыльце, дожидаясь их. Сестрички еще не сняли ночные рубашки — хлопчатобумажные, а не фланелевые, в каких обычно спали в это время года. Хотя не было еще и семи часов, термометр за окном кухни показывал шестьдесят шесть градусов.
Обычно, встречая мать на дорожке, девочки далеко обгоняли Расти, но тут он опередил их на несколько ярдов. Схватил Линду за талию, а она обняла его за шею со всей силой, словно не приветствовала его, а тонула.
— Ты в порядке? — прошептал он ей на ухо.
Волосы прошлись по его щеке сначала вниз, потом вверх — она кивнула. Отстранилась. Ее глаза блестели.
— Я не сомневалась, что Тибодо начнет рыться в хлопьях. Это Джекки придумала плюнуть в них. Идея гениальная, но я все равно…
— Почему мамочка плачет? — спросила Джуди, сама готовая разреветься.
— Я не плачу. — Линда вытерла глаза. — Ну, может, чуть-чуть. Я очень рада, что вижу твоего папочку.
— Мы все рады видеть его! — сообщила Джанель Джекки. — Потому что мой папочка — главный!
— Для меня это новость. — И Расти поцеловал Линду в губы, крепко.
— Поцелуйчик-в-губки! — завороженно воскликнула Джанель. Джуди закрыла глаза и захихикала.
— Пойдемте, девочки, на качели, — предложила Джекки. — А потом будем одеваться в школу.
— Я хочу на качели! — закричала Джанель и побежала первой.
— В школу? — спросил Расти. — Правда?
— Правда, — ответила Линда. — Только для маленьких, занятия в Начальной школе на Восточной улице. В первой половине дня. Уэнди Голдстоун и Эллен Вейндестин вызвались их вести. Одна возьмет с первого по третий классы, вторая — с четвертого по шестой. Не думаю, что это будут настоящие занятия, но зато дети смогут куда-то пойти, вернуться к привычному образу жизни. — Она посмотрела на небо, безоблачное и с желтым отливом. Как синий глаз с растущей катарактой, подумала Линда. — Мне бы тоже не помешало что-то привычное. Посмотри на это небо.
Расти бросил короткий взгляд вверх, потом отстранился от жены на расстояние вытянутой руки, чтобы всмотреться в нее.
— Вы проскочили? Ты уверена?
— Да, но на пределе. Такое может выглядеть забавным в шпионских фильмах, но в реальной жизни мало не покажется. Я не хочу вытаскивать его оттуда, дорогой. Из-за девочек.
— Диктаторы всегда брали детей в заложники. Но в какой-то момент люди должны понять, что больше такое не срабатывает.
— Но я не хочу проверять это здесь и сейчас. Идея принадлежит Джекки, пусть она ее и реализует. Я принимать в этом участия не буду и тебе не позволю.
Однако Расти знал: она сделает все, как он скажет, что читалось на ее лице. Потому и дети считали его «главным», но сейчас он таковым быть не хотел.