Потом из темноты появились лица, только не человеческие лица, а позднее он уже и не знал — лица ли. Что-то массивное и покрытое кожей. Отдаленно человеческими казались только ромбовидные нашлепки с двух сторон. Возможно, уши. Головы — если он видел перед собой головы — повернулись друг к другу, то ли чтобы поговорить, то ли для чего-то другого, что походило на разговор. Расти подумал, что услышал смех. Подумал, что ощутил возбуждение. Представил себе детей на игровой площадке у начальной школы на Восточной улице — своих дочек, возможно, и их подружку Диану Карвер, — обменивающихся едой, принесенной из дома, и делящихся секретами на большой перемене.
Все это продолжалось секунды, четыре-пять, не больше. Потом ушло. Разряда как не бывало, он исчез внезапно и полностью, точно так же, как это происходило с людьми, прикоснувшимися к Куполу, так же быстро, как исчезло головокружение и видение хэллоуиновской куклы в сдвинутом набекрень цилиндре. Он всего лишь стоял на коленях на гребне холма, возвышающегося над городом, и потел в свинцовом наряде.
Однако образ кожаных голов оставался. Они наклонились друг к другу и смеялись, объединившись в каком-то непристойном детском заговоре.
Мои друзья смотрят на меня снизу. Надо помахать им рукой. Показать, что все в порядке.
Он поднял обе руки над головой — теперь двигались они легко и плавно — и медленно помахал из стороны в сторону, словно его сердце не билось, как отбойный молоток, словно пот не бежал по груди и спине пахучими ручьями.
Внизу, на дороге, Ромми и дети помахали ему.
Расти несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, потом нацелил счетчик Гейгера на плоскую темно-серую квадратную коробочку, стоявшую на траве. Стрелка не добралась до +5. Фон, ничего больше.
Расти не сомневался, что этот плоский квадратный объект и есть источник их бед. Создания — не человеческие существа, создания — использовали его, чтобы держать их в тюрьме, но и не только. Они использовали его, чтобы наблюдать за ними.
И развлекаться. Поганцы смеялись. Расти их слышал.
Он снял фартук, накрыл им коробочку с выступом, в котором находилась линза, поднялся, попятился. В первые мгновения ничего не случилось. Потом фартук загорелся. В воздухе возник новый резкий и неприятный запах. Расти наблюдал, как блестящая поверхность пузырится, вспучивается, потом загорается. И наконец фартук, по существу, тонкая пластина свинца, обтянутая пластиком, просто развалился. Еще какие-то мгновения отдельные части горели, смая большая лежала на коробочке. А чуть позже фартук — вернее, то, что еще от него оставалось, — дезинтегрировался. Осталось несколько щепоток золы — и запах, — но в остальном… пуф! И нет фартука.
Я это видел? — спросил себя Расти. Потом повторил вопрос вслух, адресуя его окружающему миру. До ноздрей по-прежнему долетал запах горелого пластика и другой, более тяжелый запах, вероятно, горевшего свинца — безумие, быть такого не могло, но фартук тем не менее исчез.
— Неужели я действительно это видел?
И словно в ответ пурпурный свет вспыхнул под козырьком выступа на верхней поверхности коробочки. Эти импульсы восстанавливали Купол, как прикосновение пальца к клавиатуре восстанавливало рабочую страницу на мониторе? Они позволяли кожаным головам наблюдать за городом? Обеспечивали и первое, и второе? Не имели к этому никакого отношения?
Расти приказал себе более не приближаться к плоской коробочке. Он сказал себе, что по-хорошему должен бежать к фургону (без фартука он мог бежать), а потом на полной скорости мчаться обратно в город, притормозив лишь для того, чтобы посадить в фургон своих спутников, которые дожидались его внизу.
Вместо этого он вновь подошел к коробочке и упал перед ней на колени, словно молился, и сравнение это Расти определенно не нравилось.
Он снял одну перчатку, прикоснулся к земле рядом с коробочкой, тут же отдернул руку. Горячо. От горящего фартука загорелась и трава. Потом Расти потянулся к коробочке, внутренне сжавшись, ожидая ожога или разряда… хотя больше всего боялся другого, боялся вновь увидеть эти кожистые лица, эти не-совсем-головы, наклонившиеся друг к другу в каком-то веселящем их заговоре.
Ничего не произошло. Расти не увидел лиц, не ощутил жара. Серая коробочка была холодной на ощупь, хотя он своими глазами видел, как лежащий на ней свинцовый фартук сначала стал пузыриться, а потом загорелся.
Полыхнула пурпурная вспышка. Он следил за тем, чтобы рука не оказалась перед линзой. Расти схватился обеими руками за боковые стороны коробочки, мысленно прощаясь с женой и дочками, прося прощения за то, что он такой дурак. Ожидал, что сейчас вспыхнет и сгорит. Когда не вспыхнул, попытался поднять коробочку. И хотя площадью она не превышала мелкой тарелки, да и высотой не очень-то отличалась от нее, оторвать генератор от земли Расти не смог. Казалось, коробка приварена к колонне, уходившей в землю Новой Англии на добрых девяносто футов. Да только никто коробочку ни к чему не приваривал. Она лежала на траве, и когда Расти подсунул под нее пальцы, они соприкоснулись. Он их переплел и вновь попытался поднять генератор. Разряда не ощутил, ничего не увидел, его не опалило жаром, но и коробочка не сдвинулась с места. Даже не шевельнулась.
Я держу в руках инопланетный артефакт. Машину из другого мира. Я, возможно, даже увидел тех, кто ею управляет.
Интеллектуально эта мысль изумляла, даже потрясала, но не вызывала каких-то особых эмоций. Возможно, потому, что Расти с головой накрыла лавина информации, которую он не мог переварить.
Что же теперь делать? Что, черт побери, теперь делать?
Расти не знал. Но похоже, эмоции все-таки появились — его охватило отчаяние, и остановить это отчаяние, не дать ему взять верх Расти смог, только обратив его в крик. Четыре человека, которые стояли внизу, могли услышать этот крик и подумать, что он в беде. Так, разумеется, и было. И попал в эту беду не только он.
Расти поднялся на ватные, трясущиеся ноги, которые грозили подогнуться. Горячий, недвижный воздух, казалось, лежал на коже, как масло. Между яблонями он медленно пошел к фургону. Не сомневался только в одном: ни при каких обстоятельствах Большой Джим Ренни не должен прознать про генератор. Не потому, что Большой Джим мог попытаться уничтожить его. Наоборот, он выставил бы охрану, чтобы никому не дать его уничтожить. Чтобы генератор продолжал работать, а он, Ренни, мог продолжить делать то, что делает. Потому что пока Большому Джиму определенно нравилось происходящее в городе.
Расти открыл водительскую дверцу фургона, и именно в этот момент, менее чем в миле к северу от Блэк-Риджа, гигантский взрыв потряс день. Словно Бог наклонился вниз и пальнул из небесного дробовика.
Расти от неожиданности вскрикнул и поднял голову. И тут же прикрыл глаза от яркого яростного солнца, вспыхнувшего в небе на границе Честерс-Милла и Ти-Эр-90. Еще один самолет врезался в Купол. Только уже не маленький «Сенека-V». Черный дым поднимался вверх от места удара, расположенного, по прикидкам Расти, на высоте двадцати тысяч футов. Если черное пятно, оставленное пожаром после ракетного удара, ассоциировалось у него с мушкой на щеке дня, то новое больше походило на кожную раковую опухоль, которой позволили разрастаться.