Ничего не сказав в ответ, Кристина кивнула, и они вчетвером вошли в дом, миновав полуоткрытую лоджию, и проследовали в строгий, но прелестный зал с потускневшими фресками, прогладывающими сквозь краску, нанесенную на них в XIX веке. Пол был из черно-белого мрамора. По стенам сверху шел тронутый временем лепной орнамент, изображающий фигурки в замысловатых позах.

У каждой стены были лестницы, ведущие на второй этаж. Положив руку на позолоченный столбик перил одной из этих лестниц, Энцо извинился за то, что вынужден покинуть Лауру в такой момент.

— Мы увидимся вечером за обедом, — пообещал он. — Тогда я представлю тебя всем.

Внутреннее напряжение, отразившееся на eго лице, напомнило Лауре тот день, когда она увидела его впервые. Он вновь стал похож на человека d портрета в Институте искусств.

— Не беспокойся за нас, — ответила она с несколько большей уверенностью, чем испытывала на самом деле, — мы в полном порядке. Сейчас в твоем внимании больше всего нуждается больной отец.

Подарив ей благодарный взгляд, он стремительно поднялся по лестнице. Пока Кристина звонком вызывала служанку, Лаура разглядела рыхлого, не приятного мальчика лет восьми, который подглядывал за ними через приоткрытую дверь боковой комнаты.

— Мой сын Бернардо! — коротко сообщила Кристина, избегая полного представления. — А… вот и Джемма! Надеюсь, вы не обидитесь, если я передам вас на ее попечение и вернусь к отцу.

Лаура ответила утвердительно, обрадовавшись возможности собраться с мыслями. Взяв Паоло за руку, она пошла за приветливой молодой служанкой вверх по лестнице в комнаты, отведенные для них. С каждым сделанным шагом ее беспокойство все возрастало, но ничего особенного или знакомого в спальнях и гостиных, предназначенных для них, Лаура не заметила.

«Все из-за того, что Ги описал мне дом, — уверила она себя. — Вот поэтому мне и показалось, что я здесь уже бывала».

Однако, когда они вошли в гостиную с высоким потолком, которая отделяла ее спальню от спальни Паоло, она поняла, что причина не в этом. Почти сразу же в ее ушах зазвенело. С внезапностью лавины легкое головокружение, смешение цветов и красок — словом, все то, что она испытала, глядя на портрет дворянина эпохи Ренессанса, обрушилось на нее вновь.

«Нет! — поклялась она. — Я не позволю, чтобы это произошло! Должно же быть какое-то разумное объяснение всему!» — страшно побледнев, она вцепилась в спинку обитого бархатом кресла в поисках опоры.

Паоло смотрел на нее испуганным взглядом.

— Мама! — воскликнул он дрожащим голосом.

— Что-нибудь не так, синьора? — спросила Джемма с выражением тревоги на лице.

С большим усилием Лауре удалось справиться с головокружением и отогнать подступавшие галлюцинации.

— Ничего страшного! Небольшой сон все поправит, — ответила она, отпуская спинку кресла и выпрямляясь. — Мы тянем на втором дыхании с того момента, как покинули Чикаго. Вещами мы займемся позже. Я бы хотела уложить сына в кровать… и прилечь сама ненадолго.

Хотя служанка далеко не была убеждена, что; американскую синьору следует оставить одну, она удалилась, кивнув в знак согласия.

«Мне надо обратиться к врачу, как советовала! Кэрол, — упрекнула себя Лаура, помогая Паоло снять ботинки, а затем укрывая его вышитым покрывалом. — Если врач ничего не обнаружит, я по крайней мере буду знать, что во всем виновато мое воображение».

Внутренний голос упорно говорил ей, что врач! не поставит ей никакого диагноза и не спасет от: видений.

«Они имеют отношение к портрету, — внушал ей внутренний голос, — и… к Энцо, если ты желаешь посмотреть в лицо правде. Держись от него подальше, иначе твои приступы участятся».

Глава четвертая

Пока Лаура отдыхала в отведенной ей комнате с видом на сад в английском стиле и подъездную дорогу, обсаженную кипарисами, Энцо стоял возле массивной генуэзской кровати с балдахином, печально вглядываясь в измученное, пепельного цвета лицо отца. Только что удалился врач из Турина, специалист по сердечным заболеваниям, под наблюдением которого находился Умберто, и больной задремал, но дыхание его оставалось прерывистым и шумным. Глядя на него сейчас, трудно было поверить, что когда-то это был энергичный, волевой человек, выбившийся в богачи, светский лев, имевший много любовниц и разбивший не одно женское сердце.

Вопреки опасениям Энцо узнал от врача, что последний удар оказался не самым тяжелым, но приступ вконец вымотал Умберто — левая сторона лица и рука были частично парализованы. Радость, которую он испытал, узнав, что удар не смертелен и что Умберто не надо госпитализировать, омрачалась мыслью, что дни отца сочтены и иссякают, как песок в песочных часах.

«Слава Богу, что я смог убедить Лауру привезти сюда мальчика, — подумал он. — Вернее, она сама себя убедила. Если все пойдет хорошо, — надеялся Энцо, — то чувство вины перед Ги, которое терзает сердце отца, станет не таким мучительным. Полюбив внука, он искупит свою вину перед сыном».

Как это нередко бывало, бабушка, казалось, угадала течение его мыслей.

— Значит, ребенок здесь, — суховато заметила она своим властным голосом, ни словом не упомянув о Лауре.

Глядя на ее седые, тщательно причесанные волосы, осанку и грацию, с которой она носила черное шелковое платье, Энцо не мог не подумать, что бабушка выглядит моложе своих восьмидесяти семи лет. Однако, как и ее медленно умирающий сын, она сдает буквально на глазах. Ему была ненавистна сама мысль о том, что он потеряет их обоих.

— Твой правнук и его мать отдыхают, — ответил он, понизив голос.

Старая Эмилия с удовлетворением кивнула.

Оставаясь, как всегда, на заднем плане и вмешиваясь в разговор, его мать Анна еле заметно улыбнулась. «Это именно она, — подумал Энцо, будет нежить Паоло».

Именно к ней он станет кидаться за помощью, когда Лауры не окажется рядом. Для Эмилии Паголо один из продолжателей дела Росси, объект завещания. Ясное дело, она примется за его воспитание, чтобы мальчик смог оправдать ее надежды.

Неохотно подчинившись приказу Энцо и проводив врача до его машины, Кристина вернулась в комнату больного в тот момент, когда Энцо спрашивал о домашних делах — не случилось ли у ни в его отсутствие чего-нибудь такого, что могло рас строить или встревожить отца.

Воспользовавшись оказией, Кристина решила свалить вину на Лауру, как на источник возможного ухудшения состояния больного.

— У нас ничего такого не случилось, мы с Нардо отца не тревожили, если ты намекаешь на это, — сказала она резко и затем ринулась в наступление. — Во всем виноват ты! Приспичило тебе тащить сюда эту женщину с ребенком! Незачем бередить старые раны!

Догадываясь, что враждебность сестры к Лауре проистекает из страха, что ее собственный сын лишится некоторой доли наследства, если Паоло примут в семейный круг, Энцо взглядом заставил ее замолчать.