Неужели найдется такой глупец, мужчина или женщина, который может возомнить, что может командовать таким человеком, как Илиос Манос? Лиззи не могла представить себе этого.
— Но почему бы тебе не найти такую женщину, на которой ты действительно захочешь жениться? — спросила она. — Кроме того, мужчина с твоим…
— С чем — моим? — прервал ее Илиос. — С моим богатством? Именно поэтому я никогда не женюсь. Только дурак может сделать это — допустить, что женщина будет наслаждаться его деньгами сначала в браке, потом — после него, когда супруги обнаружат, что больше не хотят друг друга. Проклятие богатства состоит в том, что для людей оно так же привлекательно, как для акул — свежая кровь. Мой брак с тобой будет совсем иным. Тебе уже будет заплачено за право носить мое имя и мое кольцо. А мой кузен… Когда он узнает, что я женился, то потеряет ко мне интерес — и тогда брак наш будет аннулирован.
Лизи вздрогнула, уловив в его голосе суровую непреклонность. Это сразу напомнило ей о жестокой реальности.
Когда-то, когда родители еще были живы, а Лизи была совсем юной и в ней пробуждались чувственные желания, она мечтала о том, что рано или поздно встретит своего мужчину. Но это было очень давно. С тех пор она поняла, что чувственные желания и их удовлетворение — это нечто, от чего она должна отказаться, и притом без всяких сожалений. И вот теперь Илиос Манос разжег в ней женскую страсть. И она от этого становилась беззащитной перед ним, чего никак нельзя было допустить.
Ей надо срочно возвращаться в Англию и забыть о нем. Иначе она пропадет. Но что будет с ее семьей? Ради них она должна остаться здесь и принять его условия. Как смеет она думать прежде всего о себе?
Будто угадав ее мысли, Илиос хмуро произнес:
— У тебя есть выбор. Либо ты соглашаешься выйти за меня замуж, и тогда ты сможешь финансово поддержать своих сестер, либо ты отказываешься, и тогда тебе придется выплачивать свой долг. Я буду добиваться этого всеми возможными средствами. И предупреждаю тебя — я не откажусь от своих намерений. Тебе придется возместить причиненный мне ущерб.
«Выбор? Он ошибается, — уныло подумала Лиззи. — У меня нет никакого выбора».
Ей удалось высоко держать голову, когда она произнесла:
— Очень хорошо. Я выйду за тебя замуж, хотя в твоих расчетах есть один недочет.
— Какой? — требовательно спросил он.
— Ты сказал, что вилла Манос и ее земли должны передаваться от отца к сыну, — заметила Лиззи.
— Так и будет, — согласился Илиос. — Мы живем в двадцать первом веке. Ребенок может быть зачат даже без встречи его родителей, не говоря уже о женитьбе.
— Но что ты скажешь о любви? — Лиззи не могла остановиться. — Ты можешь влюбиться, и тогда…
— Это никогда не произойдет. Я не верю в то, что ты называешь «любовью», и не хочу верить. Ни от одной женщины я не хочу иметь детей. Зачем? Чтобы она, на определенном этапе, использовала их как пешки для собственной выгоды?
Голос его стал резким, и Лиззи поняла, что это опасная тема, волнующая Илиоса, в чем, как она догадывалась, он ни за что не признается.
Но… не верить в любовь?..
Лиззи содрогнулась, представив себе столь холодное и пустое существование. Любовь могла ранить человеческое сердце очень сильно, но она была такой же непременной составляющей человеческой жизни, как воздух и вода…
— Настанет время, — продолжил Илиос, — и я стану отцом одного или двоих сыновей. Они будут нести мои гены, а также гены той женщины, которая изъявит желание стать суррогатной матерью и выносить моих сыновей. Эта женщина не будет знать, кто я такой, потому что это не ее дело. Мои сыновья вырастут со мной, зная о том, что я их отец.
— Но они никогда не узнают своей матери! — Лиззи не смогла скрыть своего шока. — Разве тебя не волнует, как это может сказаться на них?
— Нет. Потому что они будут знать, что их рождение было запланировано, что они мне нужны. Я расскажу им об их предназначении. И главное — ни одна женщина не сможет использовать их в своих меркантильных интересах. С каждым днем они будут постигать, что это значит — быть Маносами, и настолько будут заняты этим, что не заметят отсутствия в своей жизни женщины, которую могли бы называть «мамой». В отличие от многих детей, они никогда не обнаружат, что мать, которая, казалось, любила их больше всего на свете, совсем не…
Может, поэтому он отказывается верить в любовь?
— Это случилось с тобой? — тихо спросила она.
Ее тихий голос пробудил давнюю, глубоко запрятанную боль в его душе, которую он отказывался признавать. И это вызвало в Илиосе ярость. Он разозлился на себя — за то, что он такой уязвимый, и на Лиззи — за то, что она тонко это почувствовала.
— Не надо строить из себя психоаналитика. Не трать попусту свое время и свою жалость. Все, что я хочу от тебя, — это возвращения долга. Ни больше ни меньше, — холодно сказал Илиос.
* * *
«Впечатлений сегодня было более чем достаточно», — устало признала Лиззи. Физическая и эмоциональная усталость нарастала с каждым пролетавшим километром, глаза слипались, а разум лихорадочно искал средства спасения от сна, будто это хоть ненамного могло отдалить то, что ждало ее впереди.
«Я добился того, чего хотел, так почему же не испытываю триумфа?» — не мог понять Илиос.
Зато его кольнуло другое чувство, совсем незнакомое, когда Лиззи снова уснула. Он взглянул на нее.
По крайней мере, она будет удобной женой — именно поэтому он придумал такой способ заставить ее выплатить долги. Это вполне логичное и разумное решение, и гордость его была удовлетворена. Именно поэтому он и предложил ей денежный «бонус». Другой причины не было. Он совершенно не испытывал сострадания к ее семье. Просто Илиос Манос — не тот человек и никогда не будет другим. Если Лиззи Верхэм оказалась жертвой обстоятельств, а не своей жадности, как она уверяла его, разве это волнует его? Нисколько. Он не должен взваливать проблемы других на свои плечи. Он должен заботиться о самом себе. Потому что он живет один. Одинокий человек. И ему так удобно.
Илиос вдавил педаль газа. Лучше он будет смотреть на дорогу, чем размышлять о женщине, спавшей рядом с ним. И его совершенно не волнует, что она спит в такой неудобной позе, неловко повернув шею. Но нога его уже нажала на тормоз, прежде чем он успел приказать себе не делать этого.
Некий инстинкт подсказал Лизи, что что-то изменилось и ей надо проснуться. Она ощутила какой-то запах — незнакомый и будоражащий и вместе с тем знакомый и желанный, а также тепло другого тела, склонившегося над ней, и прикосновение руки. Медленно она открыла глаза, и сердце ее забилось, когда она поняла, что практически лежит на переднем сиденье автомобиля, и Илиос склонился над ней. Приглушенный свет салона упал на его лицо. Черты его были совершенными.
В ней возникло непреодолимое желание прикоснуться к нему, провести пальцами по точеным чертам его лица. Ей показалось, что перед ней — мраморная скульптура, созданная непревзойденным античным мастером.