Я дотронулась до его лица – кожа была ледяная.
– Я кормила ardeur – почему он в таком виде?
Жан-Клод подошел и положил руку Дамиану на лоб. Ричард сказал:
– Он свалился у стены прямо рядом с залом гробов, я его там нашел. Когда Римус запросил подкреплений, все охранники ушли из зала. Дамиан пытался приползти к тебе.
– Почему ты решил его проверить? – спросил Мика, все еще стоя возле кровати на коленях.
– Я вспомнил, как ему было плохо в прошлый раз, когда порвалась его связь с Анитой. Подумал, что кто-нибудь должен посмотреть.
– Очень правильная мысль, mon ami. – Жан-Клод тронул мою щеку, потом Натэниела, держа другую руку на лице Дамиана. Потом он отступил на шаг, нахмурившись. – Я думаю, отчасти проблема в том, что Дамиан очнулся слишком рано. Только очень сильные мастера просыпаются до полудня, даже глубоко под землей. Дамиан никак не мастер. Я думаю, что это ты, ma petite, вызвала его из гроба, но даже с дополнительной энергией это было слишком рано.
Я взяла в ладони ледяную руку Дамиана.
– Он оправится? Я ему не повредила?
– Все будет в порядке.
Голос Дамиана звучал тяжело, медленно, будто он был опоен.
Я улыбнулась ему:
– Дамиан, прости.
Он сумел улыбнуться в ответ.
– Хорошо было бы, – сказал он, трудно дыша, – если бы ты перестала меня почти-убивать, потому что не хочешь с кем-нибудь потрахаться.
Я не знала, улыбнуться мне в ответ или возмутиться.
– Я думаю, Дамиану будет лучше, если и Натэниел к нему прикоснется, – сказал Жан-Клод.
Натэниел взял другую руку Дамиана, и сила охватила нас – я ахнула. Как будто замкнулась цепь. Энергия гудела в моей руке, уходя в тело Дамиана, в руку Натэниела и обратно.
Дамиан глубоко, прерывисто вдохнул, будто от боли. И тихо выругался.
– Больно? – спросил Натэниел встревоженно.
– Чудесно, – прошептал Дамиан. – Чудесное чувство. Так тепло от тебя.
Странно, я была почти уверена, что он говорит с Натэниелом.
– Сэр, прошу прощения, сэр!
Это был Римус – от волнения он вернулся к военной речи. Это, конечно, подействовало – Жан-Клод и Ричард оба обернулись к нему. Все на него посмотрели, кроме Дамиана, который закрыл глаза.
– Да, Римус? – отозвался Жан-Клод.
Римус наконец глянул на меня – вроде бы. В глаза он вообще смотреть не любил, но сейчас он не мог смотреть мне в плечо, как обычно, потому что ему сильно загораживала взгляд моя грудь.
– Я должен принести извинения, Блейк.
Сказал он это так, что ясно было: извинения там или что, а говорить ему этого не хочется.
Я посмотрела ему в глаза настолько пристально, насколько он мне позволил.
– Извинения за что ты должен мне принести, Римус?
Он покраснел, и на лице его появились яркие пятна, но разделяли их бледные линии, так что видно было, как части его лица не совсем подходят друг к другу.
– Я думал, что ты просто… – Он запнулся, задумался, потом сказал: – Ну, ты понимаешь, что я думал.
Можно было бы из вредности сказать: нет, не понимаю, и попытаться заставить его сказать вслух. Но если честно, мне не хотелось, чтобы он назвал меня потаскухой. Достаточно, что он это подумал.
– Ничего страшного, Римус, я бы сама так подумала, если бы смотрела со стороны.
Он слегка улыбнулся:
– Если это действительно вопрос жизни и смерти для тебя и твоих подвластных, то вам стоит поговорить с Нарциссом насчет охранников и пищи. – Он засмеялся. – Может, одеть еду в рубашки другого цвета.
Он мотнул головой и замолчал, потом повернулся по-военному и вышел, как будто собрался сказать то, что говорить ему не хотелось, и единственным способом промолчать было уйти. Когда дверь за ним закрылась и с нами совсем не осталось охранников, Мика сказал, думаю, за всех нас:
– Непонятный он.
Я только кивнула. «Непонятный» – точно описывало Римуса. Я раньше думала, что не понимаю его, потому что плохо знаю, но уже месяцы прошли, а я понятия не имею, почему он делает или не делает то или иное. Бывают загадочные личности, и сколько бы ты ни был с ними знаком, менее загадочными они не становятся. Иногда менее смущающими разум, но не менее загадочными.
Ашер прислонился рядом с нами к стойке кровати. На его лице было выражение, будто он хочет кого-то подразнить, но я уже знала, что он имеет в виду что-то похуже, потемнее.
– Ричард, – сказал он очень благожелательно, – ты действительно тогда ушел, потому что беспокоился из-за Дамиана?
Ричард прищурил глаза:
– Да.
– В самом деле? – Ашер выразил голосом бездну сомнения.
Ричард неловко шевельнулся, будто не знал, куда руки девать.
– Я не хотел видеть, как Анита будет питаться от Реквиема. Теперь ты доволен?
Ашер прислонился щекой к резному дереву.
– Вообще-то да.
– Почему? Почему тебе приятно мое смущение?
Ашер охватил стойку руками, отклонился от нее, как на сцене от шеста. Почти всем вампирам свойственна некоторая театральность. А вампирам Белль она вообще досталась в избытке. На вопрос Ричарда он не ответил, но сообщил:
– Ты мог остаться, Ричард, потому что она не питалась от Реквиема.
– Ашер, прекрати, – сказала я.
– Что прекратить? – спросил он, и блеск его глаз подсказал мне: он знает, что прекратить, а еще – что он почему-то злится. Может быть, из-за Ричарда, а может, совсем по другому поводу. Загадочный и непонятный – это не только к Римусу относится.
– Если ты почему-то злишься, скажи, почему. Если нет – так прекрати этот спектакль.
Дамиан сильнее сжал мне руку. Может быть, просто к нему вернулась сила, а может, он напоминал мне, чтобы я не злилась. Одна из его обязанностей как моего слуги-вампира – помогать мне подавлять импульсы гнева. Его собственный самоконтроль был выкован той-кто-его-создала. Всякая сильная эмоция наказывалась, наказывалась ужасно. Я достаточно разделяла воспоминаний Дамиана, чтобы знать: по сравнению с его создательницей Белль Морт казалась средоточием доброты и сочувствия. Дамиан приучился контролировать свои эмоции и побуждения, потому что иначе – беда.
Он сжал мне руку – не так туго, как обычно. Он еще не оправился, но я ощутила, как течет от него ко мне спокойствие. Не спокойствие тихой медитации или современного идеального душевного мира, но более старого идеала, когда самообладание выковывалось из боли и кары, наносилось тебе шрамами на кожу.